Человека преследует тень - [10]

На другой день один из многочисленных запросов поведал Романову о том, что Серегин, вопреки «чистым» документам, был судим и содержался в камере предварительного заключения вместе с Полевым. Голубые глаза начальника ОБХСС сияли, он явно торжествовал: его предположение о причастии Полюшко-поле к хищению золота получило веское подтверждение.

— Ну что ж, посмотрим, что предпримет Серегин, — заключил Ильичев и без всякого перехода предложил: — Знаешь, Владимир, мы заслужили право на отдых. Неделю дома не были! Нет-нет, спать не будем. Мне прислали запись Первого концерта Чайковского в исполнении Вана Клиберна. Послушаем? Чудо делает этот «мальчик из Техаса»!..

ГЛАВА ПЯТАЯ

Стрелки часов показывали четверть одиннадцатого. По широкой Неве медленно полз расцвеченный сигнальными огнями пароход. Навстречу облакам, опираясь на золотой шпиль собора Петра и Павла, плыл в высоте ангел с распростертыми крыльями.

Лопаев шел, не слыша, что говорил ему Полев. Как в пору, когда был мальчишкой, вел он рукой по граниту парапета, опускался к воде по полукруглым лестницам, с наслаждением ощущал на своем лице холодные брызги.

То ли спутник понял настроение Лопаева, то ли убедился, что тот не слушает его, но он неожиданно окликнул шофера проезжавшего мимо такси и, когда машина остановилась, тронул за рукав Лопаева.

— Едем, Григорий Николаевич, в ресторан...

Они сели рядом. Полев удобно развалился и полез в карман за папиросами. Лопаев, прямой и мрачный, смотрел мимо шофера в ветровое стекло на бегущие навстречу, россыпи огней. Его взгляд, равно как и поза, был безразличен ко всему окружающему.

— Курите, помогает, — протянул папиросы Полев. Григорий Николаевич отрицательно покачал головой, но позу не изменил.

Вскоре такси остановилось возле Московского вокзала. Лопаев пошарил в карманах, но ничего в них не обнаружил и горько усмехнулся. Полев небрежно бросил на переднее сидение смятый четвертной.

— Сдачи не надо!..

В ресторане они заняли самый дальний столик в углу. Подозвав официанта, Полев заказал коньяк, шампанское, ликер и что-то из закусок. Когда все это перекочевало с подноса официанта на столик, он налил в бокал понемногу из всех трех бутылок и, тщательно перемешав содержимое, улыбнулся:

— Рекомендую: «Устрица пустыни».

Пил Полев маленькими глотками, с наслаждением смакуя напиток, в то время как Лопаев разом выливал в себя янтарный коньяк и торопливо тянулся к закускам:

— А я вас давненько знаю, Григорий Николаевич, — говорил Полев. — С тех пор, когда вы на драге работали. Честный вы человек, а что толку? Двадцать лет на Севере проработали; а денег-то ни гроша... И жена ваша всю жизнь в нетопленных конторках проторчала. Свежих огурцов, молока свежего вдоволь не ела, а теперь будет суп из соленой горбуши варить. Эх, Григорий Николаевич!..

Лопаев, вслушиваясь в эти слова, никак не мог сообразить, куда же клонит Полев. А тот продолжал:

— Пенсию оформлять надо. Езжайте-ка на Север, да и оформляйте документы. А на обратном пути посылочку захватите. Риска никакого, а деньги вперед плачу. Вот они, — приоткрыл Полев внутренний карман модного пиджака.

— Государство не пострадает, не ворованное золото повезете, старательское, — убеждал он. — Из этого золота врач зубы сделает... Опять людям польза! А за государство не бойтесь: оно свое возьмет...

Лицо и сильная шея Лопаева покраснели, на висках напряженно вздулись вены. Он понимал, что Полев несет чушь, что государство, всю жизнь платило ему и жене огромные деньги, позаботится оно и об их старости. А если действительно не было на Севере вдоволь свежих овощей и молока, то уж в остальном-то они никогда себе не отказывали. Что ни отпуск, то поездка на курорт, не задумываясь, покупали они дорогие пальто и костюмы, хрусталь и ковры.

Не было у Лопаева оснований обижаться на государство и на судьбу, не было. Но разве сможет он удивлять ресторанных официантов изощренностью своего вкуса, не имея в кармане тысяч, многих тысяч? На пенсию не разгуляешься, а от своих привычек он отказаться не может. Он не такой, как все, он имеет право жить. Широко и красиво...

Думая так, Лопаев почувствовал брезгливость к Полеву. Ему захотелось схватить его за лацканы пестрого дорогого пиджака и вышвырнуть в окно вместе с рамами, стеклами, шторами. Он постарался представить, как это могло бы выглядеть, и не удержался от улыбки.

— Чему вы улыбаетесь? — испуганно спросил Полев, отодвигаясь вместе со стулом.

— Деньгам, деньгам, которые у тебя в кармане и которые нужны мне. Деньги мне нужны, понял? Деньги, а не сказки. А что ты — сволочь и меня сволочью считаешь, я знаю.

Полев обозлился, заговорил быстро-быстро, срываясь с хриплого шепота на визгливые выкрики. Между его редкими зубами, покрытыми золотыми коронками, пробивалась слюна.

— Выходит, я — сволочь, а ты — честный! А кто подделал документы, чтоб занизить план? Кто подсунул опробщикам акт на отсутствие золота возле старого моста, а потом установил там списанный промывочный прибор? Вы, инженер-геолог Лопаев! Вот ваша честность. Целый год премии получал, обворовывал государство! Да не только обворовывал, мощности скрывал, экономической контрреволюцией занимался. Да за такое — тюрьма на всю жизнь!..