Человек воды - [5]

— Сетки? — спраашвает Богус из окна.

— Весь ваш дом! — орет Фитч. — Все эти скороспелые одноэтажные коробки, построенные университетом! Постройки военного времени! Дешевый материал! Женский труд! Тюрьмы!

Нет, мистер Фитч не такой уж несносный сосед. Однако все, что хотя бы отдаленно связано с военными достижениями, выводит его из себя. Война — плохое время для Фитча; даже в те годы он был уже слишком стар, чтобы воевать, поэтому ему пришлось вести домашние бои с женщинами.

Из-за прозрачных занавесок передней двери его дома встревоженно выглядывает хрупкая жена Фитча.

— Ты что, хочешь доиграться до пятого удара, Фитч?

Внимательно осмотрев подгнившую сетку, Трампер приходит к выводу, что обвинения старика справедливы. Дерево похоже на мочалку: ячейки покрылись ржавчиной.

— Богус, — говорит Бигги, широко расставив ноги на дорожке. — Я сама починю сетку. Ты ужасно неприспособлен к таким вещам.

Трампер сползает обратно внутрь, переставляет магнитофон в безопасное место — на верхнюю книжную полку — и наблюдает, как миссис Фитч из-за своей прозрачной занавески зовет мистера Фитча домой.

Позднее Богус отправляется за пеленками. Когда он возвращается домой, его правая фара отваливается, и он переезжает ее колесом. Меняя переднюю шину, он думает о том, что хотел бы повстречать человека, который считает, будто его машина хуже. «Я бы побился с ним об заклад».

Но на самом деле Трампер думает о том, был ли кто-то в танке под крышкой люка. И был ли этот танк на самом деле? И на самом ли деле Меррилл Овертарф его видел? И еще — умел ли этот Меррилл Овертарф вообще плавать?

Глава 3 СТАРЫЕ ПРОБЛЕМЫ И КАНАЛИЗАЦИОННЫЕ НОВОСТИ

«Богус Трампер

918, Айова-авеню

Айова-Сити, Айова

20 сент., 1969

Мистеру Кутберту Беннетту

И. о. управляющего «Пиллсбери-Эстэйт»

Мэд-Индиан-Поинт

Джорджтаун, Мэн

Мой дорогой Коут!

Как ты справляешься со своими семнадцатью ванными комнатами, после того как все обитатели Пиллсбери оставили на тебя свою водопроводно-канализационную сеть?

Решил ли ты, в какой из хозяйских спален с видом на море ты проведешь эту зиму?

Бигги и я страшно благодарны за твои заверения семейству Пиллсбери, что мы не нанесли ущерба лодочному домику в Пиллсбери. Эта чудесная неделя была просто райским отдыхом, к тому же возможностью сбежать от моих предков.

С моими предками лето вышло довольно забавное. Летом Огромная Кабанья Голова представляет собой обычную сцену — курорт для умирающих, которые, кажется, искренне верят, будто три месяца жизни на соленом морском воздухе защитят их легкие от следующей зимы. Как всегда, летом дела моего отца идут на поправку. Как-то он сказал мне о стариках одну вещь: их мочевые пузыри отходят первыми. Просто урологический рай на Нью-Хэмпширском побережье!

Для моего старика было просто подвигом впустить нас на июль и август в подвальный этаж своего дома. Со времени лишения меня наследства моя мать, видимо, преисполнилась самыми нежными чувствами к внуку; их приглашение погостить летом объяснялось, скорее всего, мамашиным желанием видеть Кольма, а не меня с Бигги. Да и отец, кажется, смягчился в отношении своего прежнего финансового ультиматума, хотя для меня это не намного лучше, чем полный разрыв отношений. К тому же он предоставил нам подвальный этаж.

Когда мы собрались обратно домой, наш добродетельный доктор произнес речь: «Давайте жить дружно, Фред. Уже четыре года ты пытаешься жить самостоятельно, и, должен признать, ты произвел на меня впечатление. Давай подождем, пока ты получишь свой диплом доктора филологии. Я думаю, что мы с мамой сможем помочь вам с Бигги и маленьким Кольмом свить свое гнездо. Этот малыш — отличный парень».

А мама поцеловала Бигги (пока не видел отец), после чего мое семейство отправилось обратно в Айова-Сити. Три запасные шины и два ремня для вентилятора прибыли позже, когда мы вернулись в нашу одноэтажную коробку военной постройки. Мой старик не дал нам даже пару монет, чтобы оплатить проезд.

Из-за этого я вынужден обратиться к тебе с огромной просьбой, Коут, — было бы здорово, если бы ты смог подкинуть мне немного деньжат. Счет за одну только поездку составил двадцатку, а я не оплатил даже кредитную карточку компании за проезд на восток в июле. К тому же в Мичигане, Индиана, мы останавливались в «Холлидэй-Инн экспириенс», что, вероятно, будет означать аннулирование моей кредитной карты.

Но! В этом темном царстве есть тонкий луч света. Руководитель моей диссертации, доктор Вольфрам Хольстер, предоставил мне небольшую сумму из Сравнительного литературного фонда, как он настоятельно требует его называть. За свой кусок фонда я кручу пленку в лингафонном кабинете для первокурсников, изучающих немецкий. Моим напарником по этому занятию оказался пронырливый педантишка по имени Зантер, чья интерпретация и «надлитературный» перевод Боргетца напечатаны в «Лингвисте» за этот месяц. Я показал Зантеру целую кипу листов в моей рукописи диссертации; он прочел все одним махом за вечер и сказал: «Не думаю, что кто-то возьмется это напечатать». Я спросил у него, каков тираж «Лингвиста»; с тех пор мы с ним не разговариваем. В последующий период моей необременительной деятельности в лингафонном кабинете, когда я знал, что Зантер заступает на пост, я ловко подменял пленки. По этому поводу он оставил мне записку: «Я знаю, что вы делаете»; она была всунута в коробку с пленкой, которая, как он знал, была моей любимой. Я тоже оставил ему записку: «Но никто не знает, что делаете вы». Теперь всякое общение между нами исключено.