Человек воды - [138]

«Что это я начал?» — спросил он сам себя. Но он не знал. Он сунул бумагу с этим незрелым началом в карман, оставив на потом, когда у него появится что сказать.

Ему очень хотелось бы знать, в чем причина его беспокойства. Потом до него вдруг дошло, что впервые в жизни он находится в мире с самим собой. Он отдавал себе отчет, насколько сильно он этого жаждал когда-то, но то чувство, которое он испытал сейчас, совсем не походило на то, чего он ожидал. Раньше он думал, что покой — это некое состояние, которого он сам мог бы достичь, но покой, который он ощущал теперь, больше походил на подчинение какой-то силе. «Господи, почему покой так угнетает меня?» Но он не был угнетен окончательно. Ничто не бывает окончательным.

Он натер мелом кий, размышляя, как разбить шары, когда вдруг почувствовал, что не он один бодрствует в этом спящем доме.

— Это ты, Биг? — тихо позвал он, не оборачиваясь. (Потом он не мог уснуть еще одну ночь, пытаясь понять, как он узнал, что это она.)

Бигги говорила осторожно; она лишь коснулась предмета, о котором ей хотелось поговорить: в том возрасте, в котором сейчас находится Кольм, вполне естественно, что мальчик все больше и больше сближается с отцом, а не с матерью.

— Я понимаю, тебе будет больно это слышать, — сказала она Богусу, — но Кольм все сильнее сближается с Коутом. Когда ты здесь, Кольм испытывает некоторое замешательство.

— Я скоро уеду в Европу, — произнес он с горечью. — Так что меня здесь долго не будет, и никто не будет вводить его в замешательство.

— Прости меня, — сказала Бигги, — я и вправду всегда рада тебя видеть. Мне только не нравится то чувство, которое я иногда испытываю, когда ты рядом.

Трампер ощутил прилив непонятной злости, нахлынувшей на него: его подмывало сказать Бигги, что ей просто неприятно видеть, как он счастлив с Тюльпен. Но это было абсурдно; ничего такого говорить ему не хотелось. Он даже не верил в это.

— Я тоже чувствую замешательство, — признался он, и она кивнула, как бы соглашаясь с его внезапным признанием. Потом она оставила его одного, то есть исчезла так стремительно, что ему подумалось: а не боялась ли она расплакаться перед ним? Или рассмеяться?

Он думал, что на самом деле согласен с тем, что сказала Бигги: ему тоже приятно ее видеть, но ему не нравится то чувство, которое он испытывает, находясь рядом с ней. Тут он услышал, как кто-то спускается по лестнице.

Но на этот раз это была Тюльпен, и Трампер сразу заметил, что она давно проснулась и, вероятно, встретилась в коридоре с Бигги.

— О черт! — воскликнул он. — Все становится слишком запутанным! — Он быстро подошел к ней и обнял; ему показалось, что она нуждается в утешении.

— Я хочу уехать завтра же, — заявила она.

— Но ведь завтра Throgsgafen.

— Тогда после обеда, — сказала она. — Я не желаю проводить здесь еще одну ночь.

— Хорошо, хорошо, — пообещал он ей. — Я понимаю, понимаю.

Он говорил, не особенно вдумываясь в слова, стараясь лишь успокоить ее. Он знал, что, вернувшись в Нью-Йорк, он будет размышлять целую неделю, пытаясь понять это. Но не стоило слишком глубоко задумываться над тем, что будет после праздника, и о том, что зачастую чувствуешь себя одиноким, когда с кем-то живешь. Порой пережить отношения с любым другим человеческим существом казалось ему невозможным. «Ну и что из этого?» — подумал он.

— Я люблю тебя, — прошептал он Тюльпен.

— Я знаю, — откликнулась она.

Он отвел ее обратно в постель, и перед тем как заснуть, она осторожно спросила:

— Почему ты не можешь уснуть рядом со мной после того, как мы только что любили друг друга? Почему ты не можешь спать после этого? Я от этого засыпаю, а ты — наоборот. Это нечестно, потому что, когда я потом просыпаюсь и вижу пустую кровать, а тебя уставившегося на рыб или играющего на бильярде с твоей бывшей женой…

Он лежал без сна до самого рассвета, пытаясь во всем разобраться. Тюльпен спала, громко посапывая, и не проснулась, когда в комнате появился Кольм, в натянутых поверх пижамы нескольких свитерах, непромокаемых сапогах и шерстяной шапочке.

— Знаю, знаю, — прошептал Трампер. — Если я спущусь к пристани, ты тоже сможешь пойти туда.

Было холодно, но они оделись тепло; снежная каша превратилась в лед, и они, скользя на задницах, спустились вниз по пандусу. Солнце выглядело хмурым, но воздух над островом и над заливом оставался чистым и ясным. От моря полз плотный туман; понадобится время, чтобы он добрался до них, а пока они могли наслаждаться самой яркой частью дня.

Они поделили пополам яблоко. Они услышали, как в доме над ними проснулись младенцы: короткий плач, потом снова тишина, когда каждый из них получил по груди соответственно. Кольм и Богус пришли к единому мнению, что младенцы скучны и неинтересны.

— Я ночью видел Моби Дика. — Он решился сказать об этом Кольму, который, впрочем, не слишком поверил в это. — Возможно, это был всего лишь старый остров, — признался Трампер, — но я слышал громкий всплеск, как если бы его хвост ударил по воде.

— Ты это все придумал, — сказал ему Кольм. — Это не реально.

— Не реально? — удивился Трампер. Он никогда раньше не слышал, чтобы Кольм использовал это слово.