Человек внутри - [14]

4

Он снова узнал коттедж по красному отблеску скрытого огня, который немного вдавался в белое покрывало тумана, обещая тепло, спокойное дружеское общение и еду. Страх не прогнал голода, он только перебил его более сильным волнением. И теперь, когда спокойствие медленно возвращалось, Эндрю вспомнил о потребностях своего желудка. Он не испытывал больше ни злости, ни страха, только чувствовал себя немного неловко. Он осторожно продвигался вперед, мысленно подняв одну руку, чтобы отразить удар. Он заглянул через окно в объятую сумраком комнату.

Большой камин горел с какой-то смягченной силой, и его красные лучи вместо света разливали по комнате еще более черные запруды темноты. Освещался только небольшой полукруг перед камином, а вытесненная оттуда тьма, сгущаясь, образовывала мрачную стену в дальнем углу. В освещенном пространстве на корточках сидела Элизабет и штопала, поблескивая чем-то металлическим, — блеск иглы напоминал искры от горящей угольной крошки.

Ее силуэт, хоть и искаженный стеклом, отчетливо выступал на фоне теней, и Эндрю не понял, что его собственного лица ей не было видно. Он постучал кончиками пальцев, стараясь, чтобы звук получился тихим и успокаивающим. Она подняла голову и, уронив работу на колени, глядела на него во все глаза со смешанным выражением страха, недоумения и сомнения. Он улыбнулся, не зная, что она не видит его улыбки или, в лучшем случае, смутно различает какую-то гримасу на почти невидимых губах. Он постучал еще раз и увидел, как она поднесла к груди то, что штопала (что бы это там ни было), и крепко прижала к себе.

Какая тоненькая, подумал он, когда она поднялась и выпрямилась (темная Элизабет, вновь удивился он), а отблески огня сновали по ее телу, как изумленные, ищущие пальцы влюбленного. Она крепко прижала руку к груди, как будто хотела достать до сердца, чтобы удержать его и успокоить стук. Только теперь Эндрю понял, что она его ясно не видит и боится. Но когда он приготовился ее успокоить, ее губы перестали дрожать от страха и она, оставив освещенный участок, пошла сквозь тени к окну.

Он услышал, как, не очень уверенно, ее пальцы искали щеколду. Затем окно распахнулось, и он отпрянул.

— Это ты, что ли, вернулся? — прошептала она, и он не мог понять по ее голосу, была ли она обрадована или напугана.

— Да, да, — сказал он. — Это я.

— А, ты, — сказала она глухо и разочарованно. — Чего тебе надо?

Он испугался, что она снова закроет окно и оставит его на холоде, вдали от мятущегося огня.

— Ты меня не пустишь? — спросил он. — Не бойся. — И когда она иронически засмеялась, он быстро заговорил: — Я сделал все, как ты велела. Я отделался от всей этой мерзкой деревенщины.

— Обязательно надо было приходить сюда, чтобы мне об этом рассказать? — спросила она.

— Мне нужно спрятаться, — сказал он с отчаянной простотой. Он услышал, как она отошла от окна и открыла дверь.

— Входи уж, раз нужно, — позвала она.

Он вошел и сразу же направился к огню, его чувства моментально потонули в простом желании согреться, впитывать жар каждой клеточкой тела. Ему казалось, что при малейшей поддержке он мог бы поднять горящие угли и прижать их к груди. Он и так и сяк вертелся перед камином, принимая странные позы, чтобы каждая часть тела могла получить благословение от милостиво жестикулирующих рук пламени.

— У тебя есть что-нибудь поесть? — спросил он.

Холодно идя на уступки, чего он так боялся, она пошла и принесла буханку хлеба и положила бы ее на стол, не протяни он руки. Все еще вертясь перед огнем, он стал отламывать кусок за куском.

Только когда его голод был частично удовлетворен, какое-то беспокойство шевельнулось в нем и заставило его извиниться.

— Я не ел пятнадцать часов, замерз и проголодался. Ты была так добра…

Она вошла в освещенный круг перед камином.

— У меня не было причины не пускать тебя, — сказала она. — Я одна. Лучше уж ты, чем никто. Хоть ты.

Обогревшись у огня и утолив голод хлебом, он был расположен пошутить:

— У тебя не должно быть трудностей с компанией. А кого ты ожидала увидеть за окном?

Она сказала:

— Мы похоронили его. Я не думаю, что он вернется.

Эндрю с изумлением взглянул на бледное, неподвижное, не сдающееся горю лицо.

— Ты имеешь в виду, — спросил он, охваченный благоговейным страхом, — ты подумала, что…

— Почему бы и нет? — спросила она, не с негодованием, а с искренним интересом. — Он только несколько дней как умер.

— Но они не восстают из мертвых, — сказал Эндрю чуть ли не торжественным шепотом, которым он обычно говорил в школьной часовне.

— Их души восстают, — ответила она, и ее белое неподвижное лицо продолжало спрашивать его.

— Ты веришь во все это? — спросил он не с насмешкой, а с любопытством, окрашенным тоской.

— О, конечно, об этом можно прочитать в Библии.

— Тогда, — он минуту колебался, — если люди не умирают всецело, когда мы хороним их, мы можем причинить им боль, заставить их страдать, отомстить им.

— Ты, должно быть, нехороший человек, — сказала она испуганно, — если так думаешь. Не забудь, что они тоже могут причинить нам боль.

Она подошла к огню и встала рядом с ним, и он подвинулся немного под чистым смелым взглядом ее глаз.