Человек в витрине - [84]

— Арвид сам позвонил на следующий день. Тогда мы еще ничего не знали об убийстве. Он позвонил утром и сказал, что его брат Рейдар умер. Поэтому им придется вначале покончить с юридическими формальностями, а уж потом возобновлять сделку. Он спросил, хватит ли у нас терпения подождать.

Теперь оба смотрели на Фрёлика.

— Ну и что же?

— Что? — не понял Хиркенер.

— Хватит у вас терпения подождать?

Супруги переглянулись и заулыбались.

— Да ведь именно этим мы сейчас и занимаемся, — ответила Иселин. — Ждем.

— И долго вы готовы ждать?

Супруги долго переглядывались; потом Иселин со смиренным видом повернулась к Фрёлику и сказала:

— Это мы и обсуждаем последние дни… Особенно долго мы ждать не станем.

Глава 35 ШЕРШЕ ЛЯ ФАМ

Эммануэль Фольке-Есперсен напряженно думал.

Гунарстранна сидел на диване и терпеливо смотрел в окно. Любуясь видом, открывавшимся с террасы дома Есперсена, он думал о Туве. Перила и крыши соседних строений покрывал иней, похожий на толстый слой сахарной глазури. Лучи зимнего солнца высвечивали жирные пятна и отпечатки пальцев на стекле. Эммануэль все вертел в руках старую фотографию и тер глаза. Он попробовал закинуть ногу на ногу, но вскоре отказался от такой рискованной затеи.

Гунарстранна позволил себе ненадолго забыться. Несколько часов назад он впервые за много лет проснулся в одной постели с женщиной. Он откинулся на спинку стула и смотрел, как солнечные лучи дотягиваются до противоположного угла комнаты. У Эммануэля горел камин; воздух над камином словно дрожал и переливался.

Гунарстранна нисколько не сомневался: Эммануэль знал женщину с фотографии. Правда, ему явно не хотелось в том признаваться. Сначала Есперсен глубоко вздохнул и даже печально улыбнулся, но улыбка скоро увяла. Поджав губы, он довольно долго смотрел инспектору в глаза. Потом упрямо выпятил нижнюю губу и объявил: он понятия не имеет, кто такая женщина с родинкой на щеке.

— Я говорил с Арвидом, — продолжал Есперсен. — По его словам, вас очень интересует, почему Рейдар стал торговать предметами старины…

Стол, как и в прошлый раз, был завален еженедельными газетами и журналами. Посередине высилась стопка из трех книг. Гунарстранна разглядел «Большой словарь кроссвордиста» и однотомную «Норвежскую энциклопедию». Третья книга была такой старой и затертой, что прочесть название на корешке оказалось невозможно. На диванной подушке между ними расположился черно-белый хозяйский кот.

Эммануэль еще раз взглянул на фотографию, покачал головой и осторожно положил ее на книги.

— Нет, — сказал он с глубоким вздохом, погладив себя по подбородку. — Такая симпатичная дама наверняка отложилась бы у меня в памяти.

Гунарстранна устало улыбнулся.

— Может быть, вы знаете, почему ваш брат стал торговать предметами старины? — спросил он, не скрывая недоверчивости. Есперсен, ухватив себя за складку брюк, все же с большим трудом положил ногу на ногу. Поглаживая колено, он украдкой покосился на фотографию. Гунарстранна нагнулся вперед, к столу, и взял снимок в руки.

— По-моему, Рейдар стремился заполнить огромную внутреннюю пустоту. Может быть, именно поэтому… он и занялся антиквариатом. Если бы он не владел вещами, он… был бы ничем. — Есперсен развел руками, словно подчеркивая свои слова: — Пустота! Вакуум! Рейдар был одержим собирательством.

— Трофеями?

— Да, наверное, его приобретения можно назвать и трофеями. По-моему, он оживал рядом со своими вещами. Собственно говоря, в них заключалась его жизнь… — Есперсен в очередной раз покосился на фотографию. — По-моему, вещи со временем стали и самым большим кошмаром Рейдара. Мне кажется, с их помощью он пытался как-то оправдать свое существование. По-моему, в глубине его души существовала запретная, заповедная зона… Скорее всего, она образовалась после полученного им серьезного удара, страшного события или переживания, вследствие которого его жизнь потекла по тому курсу, по какому она потекла. — Эммануэль закрыл глаза и продолжил тихо, словно глубоко погрузившись в раздумья: — Если вдуматься, в этом отношении Рейдар вряд ли уникален. Я часто думаю, что все мы такие же. Мы боимся самих себя. Понимаете? Если убрать наши ежедневные обязанности, иными словами, ритуальную сторону жизни — чистку зубов, работу, еду, празднование Рождества и Пасхи… ну, я еще хожу на собрания масонской ложи и беседую с соседями… Так вот, если убрать все то, о чем я сказал, наверное, каждый из нас окажется в чем-то ущербным. Вы не находите? Причем удар может настичь нас где угодно — на работе или дома на диване. Чьи-то случайные слова, воспоминание детства, запах, звук, ощущение… и вдруг мы замираем и видим неприкрашенную правду, так сказать, видим внутренним зрением. И тогда приходится срочно отворачиваться и подавлять свои ощущения, потому что в такие минуты мы видим себя насквозь. Исчезает панцирь, под которым мы прячемся. Исчезает внешняя оболочка, которую видят наши друзья и знакомые… Мы зажмуриваемся и пытаемся бежать, потому что останавливаться, оглядываться назад и вспоминать давнюю боль очень мучительно. Мы не сдаемся, принимаем жизнь такой, какая она есть, стараемся не думать… и в конечном счете отказываемся верить, что у нас есть возможность все изменить раз и навсегда. Вам кажется, что я просто болтаю?