Человек в поисках себя - [61]

Как мы могли убедиться в главе 2, отчасти наша сегодняшняя болезнь состоит в том, что мы во многом утратили творческий подход к мудрости прошлого. Заявление Генри Форда, сделанное им в 1920-х годах и гласившее: «История – это чушь», стало чрезвычайно популярным и спровоцировало многочисленные дискуссии. Уже тот факт, что такая тема вообще могла стать предметом обсуждений, указывает на бунт против традиции, который был в те времена повсеместным. Но история представляет собой наше социальное, общее тело: в ней мы живем, движемся и благодаря ей наделены бытием, и отрезать себя от нее, считать ее несущественной – все равно что сказать: «Мое физическое тело – это чушь».

Гордость за отсутствие интереса к религиозной традиции собственного общества относится к той же категории. В 1920-х и даже до известной степени позднее среди рафинированных людей бытовало мнение, что безразличие к религиозной традиции составляет признак эмансипации. Образованные люди, которые постыдились бы признаться в полном незнании экономики и литературы, были, однако, горды полнейшим невежеством в области религии – либо же горды тем, что кроме нелепого набора выдумок да катехизиса они из воскресной школы ничего не вынесли. Отношение зависимости, которое мы обсуждали в предыдущем разделе, и это рафинированное пренебрежение приводят к одному и тому же: они изолируют человека, не позволяя творчески подойти к этой важной составляющей «мудрости предков». Эта ситуация плачевна не только для общества, но и для самой личности, потому что она крадет у человека большую часть его исторического тела, и свойственное сегодняшним людям чувство полной растерянности и неукорененности еще больше усиливается.

Поэтому нам важно спросить, будь мы рафинированными интеллектуалами или просто обеспокоенными людьми, ищущими опоры в эти времена смятения и потери ориентиров: «Как черпать из унаследованной традиции, чтобы не утратить личной свободы и ответственности?»

Один принцип, с которого можно начать, достаточно прост: чем лучше человек осознает себя, тем лучше он сможет усвоить мудрость отцов. Только слабые с точки зрения личной идентичности люди оказываются сломлены мощью традиции, они не выдерживают ее присутствия и потому либо капитулируют перед ней, либо отрезают себя от нее, либо восстают против нее. Наглядную иллюстрацию этому дают некоторые современные художники, отворачивающиеся от живописи эпохи Возрождения из страха, что она окажет на них влияние. Одной из отличительных черт силы быть собой является умение погрузиться в традицию и в то же время сохранить свою личную уникальность.

Вот этим и должна быть полезна для человека литературная, этическая и любая другая классика. Потому что сущность классического состоит в том, что оно поднимается из самых глубин человеческого опыта, что оно, как в случае с Исайей, Эдипом или «Путем» Лао-цзы, говорит с нами, живущими много веков спустя, голосом нашего собственного опыта, помогая нам лучше понять самих себя и обогащая нас, давая нам возможность расслышать внутри нас самих отголоски, о существовании которых мы даже не подозревали. «Глубокие взывают к глубине», как говорит псалмопевец. Не обязательно буквально следовать концепции «архетипов» или «коллективного бессознательного» Юнга, чтобы согласиться, что чем глубже человек погружается в свой личный опыт (например, перед лицом смерти, или в моменты влюбленности, или в семейных отношениях), тем больше общего он обнаруживает со схожим опытом других людей, принадлежавших другим эпохам и культурам. Поэтому драмы Софокла, диалоги Платона и наскальные изображения оленей и бизонов в пещерах Южной Франции, выполненные рукой безвестного кроманьонского художника около 20 тысяч лет назад, могут отзываться в нас с большей силой и вызывать больший отклик, чем целая груда книг и картин пятилетней давности.

Но чем глубже человек постигает собственный опыт, тем самобытнее становятся его реакции и плоды его внутренней работы. Здесь мы наталкиваемся на явный парадокс, в котором каждый наверняка имел возможность убедиться, состоящий в том, что чем более человек способен усвоить и пережить как личный опыт богатство, накопленное исторической традицией, тем своеобразнее становятся его знание себя и умение быть собой.

Битва, поэтому, разворачивается не между свободой и традицией как таковыми. Вопрос, как и прежде, в том, как используют традицию. Если некто спрашивает: «Чего традиция (будь то этическая традиция, как десять заповедей или Нагорная проповедь, или традиция в искусстве, как импрессионизм) требует от меня?», он начинает применять традицию в авторитарном ключе. И тогда традиция не только задушит его жизненные силы и способность к творческим озарениям, но и послужит удобным предлогом избежать ответственности за свои поступки. А если некто спрашивает: «Что благодаря традиции я смогу узнать о человеческой жизни применительно к моему времени и моим проблемам?», он как свободный человек применяет накопленный исторической традицией кладезь мудрости для обучения и духовного обогащения самого себя.