Человек в круге - [32]

Мне было приятно получить из рук чтицы пахнущий теми сказочными духами конверт. Он пришел быстро. Потому что чтица-декламатор, вся ее труппа летела до Ташкента самолетом, а из Ташкента их перебросили на военном транспорте, посадив на новом «вашем аэродроме», здесь, поблизости.

Кругловская Вероника стала щебетать, что она видит известного журналиста (это, выходит, меня). «Я попыталась как-то взять ваш репертуар и включить в свою программу. Мне очень приятно, что Елена Мещерская была точна в характеристике, — все это без остановки, — и мне очень приятно будет, если вы посетите сегодня наш концерт».

На этом приглашении бесцеремонно ворвался в мой кабинетик Петя Петров. Он изумленно воскликнул:

— Какая у вас в гостях дама! Я такой сроду и не видел!

Петров стал тут же читать свои стихи и, по-моему, они сразу же забыли, что я существую. Они пошли на улицу, а я крикнул:

— Петя, ты же зачем-то пришел?

— А-а! Да! В газете ошибка.

— Какая еще ошибка?

— А зайдите в типографию и посмотрите.

Я кинулся в типографию и сразу понял, что случилась беда. Там уже находились начальник политотдела Матвеев, начальник СМЕРШа Шмаринов, его новый работник Васильев. Матвеев мне спокойно сказал:

— Погляди, что ты наделал.

И подал мне газету, которую мы подписали с Мамчуром.

Я стал читать шпигель. И сразу нашел ошибку. Вместо И.В.Сталина стояло В.И.Сталин. Я растерянно глядел на них. Васильев подошел ко мне ближе и рысьими своими глазами изучал меня.

— Но, — сказал я, — мне кажется, что я не подписывал эту газету.

— Вам кажется? Или вы ее все-таки подписывали? — Васильев наступал на меня своим худым измученным телом. Он был молод, ему всего-то исполнилось месяц назад двадцать четыре года, однако он был очень настырный и уже несколько раз донимал меня.

— Погодите, капитан, — заступился за меня тактичный и всегда обходительный Матвеев. — Надо разобраться. Вы подписали с Мамчуром другую газету?

— А чего тут разбираться? — Васильев снова наступал.

В это время появился из-за спины всех этих крупных начальников мой редактор Прудкогляд. На глазах у него были слезы.

— Это не он. Это — я! — плаксиво произнес Прудкогляд. — Я поменял шпигель. Сказал, чтобы его набрали покрупнее…

Матвеев глядел на кающегося Прудкогляда — редактор что-то еще говорил — сочувственно. Потом тихо ему сказал:

— Веди в свой кабинет! — Поглядел на меня и добавил: — И вы шагайте с нами.

Мы — они, начальство, широко, вперевалочку, а Прудкогляд и я — мелкой трусцой — пошагали в кабинет редактора.

— Старый ты хрен! — бросил в лицо Прудкогляду начальник политотдела. — Всегда-то ты найдешь всем работу! — И к Шмаринову: — Собрать все газетки надо. Собрать. И уничтожить, пусть сам их сожжет!

Я пошел в свой кабинет. Руки у меня дрожали. Зашел Шмаринов. Мы давно с ним не встречались. Как-то утратилась наша спортивная дружба после того, как команда по сути распалась: несколько хороших игроков демобилизовалось.

Полковник сел на услужливо поданный мной стул. Я не мог еще сдерживать себя, волновался.

— Я все хотел тебя спросить, — сказал полковник, — ты в Москве видел Железновского?

— Я видел полковника Железновского в Ленинграде.

— Знаю, что полковник. А что же он там делал?

— Шерстил честной народ, — нервно выпалил я. — Вы не знаете?

— А ну потише, потише!

Я вытащил из стола ленинградскую газету.

— Поглядите. В тот самый период, когда там был Железновский со своей командой.

Шмаринов взял из моих рук газету, не стал особенно вчитываться, лишь пробежал глазами по заголовкам.

— Ну что же, нормально. Каждому свое… Он тебя видел?

— Встречался со мной. Но проститься не захотел. Наверное, узнал, что я написал о незаконном аресте Соломии Яковлевны Зудько.

Шмаринов положил передо мной газету, встал:

— Может быть. Но ты тоже хорош. Такие вещи не пишут так.

— А как пишут? Со всеми советуются? В том числе и с вашей организацией?

— Слушай, газетчик! А не много ты себе порой позволяешь? Ты знаешь, к примеру, сколько твоего брата в тридцать седьмом полетело в места не столь отдаленные?

— Но сейчас не тридцать седьмой год. Сейчас время послевоенное. Газетчики не воспевали ли это время побед? За что их теперь куда-то ссылать?

— Кольцовых много? Вот такого одного можно было бы за сегодняшнее и по голове погладить… хорошей дубинкой. Ты что же такого редактора имеешь? И никогда не доложишь, что он после подписания газеты цензором берет и свое протаскивает?

— Кому я должен докладывать?

— Начальнику политотдела. А если он не реагирует, мне. Я вас всех распустил. Полетит моя голова — вам не сдобровать.

— Полковник Железновский грозит?

— Верно догадался. И виноват в этом ты. Я-то не проследил, кто у меня под носом пишет кляузы в Центральный Комитет. Да на кого? На Железновского.

— Скажите точнее, кто за Железновским.

Шмаринов ничего не ответил. Он тяжело, как-то вразвалку, пошел к двери. Около нее остановился и приказал:

— Напишешь рапорт. Все как было. Как вы с Мамчуром подписали, а тут… Я вам спускать ничего не намерен больше…

Я остался один. С письмом Елены Мещерской. Я слышал: за окном загудели машины. Одна — начальника политотдела, другая — начальника СМЕРШа. Идти-то к нам пять шагов — надо же, на машинах! Чтобы все знали. Что-то случилось! Они наводят порядок!