Человек в движении - [17]

Я был слишком молод, чтобы помнить, как все у них было раньше, но и достаточно взрослый, чтобы задаваться вопросами о причинах разлада…

Еще с самых малых лет я был чертовски независим. Из четверых детей я появился на свет первым. Стоило кому на свет появиться, сразу все внимание — ему. Мне было год и семь месяцев, когда родился Брэд. Три года спустя наступил черед Синди, а потом, через пятнадцать месяцев, — Криса. И первые шесть лет своей жизни я был в полном смысле слова окружен родственниками.

Предки моего отца были норвежцы, у матери — англичане. Мои прародители обосновались неподалеку от Порт-Алберни. Мой дед по материнской линии — Джо Гибсон — служил в армии сержантом по строевой подготовке. Взрыв капсюля в патроне стоил ему двух пальцев, в том числе и указательного, из-за чего он не участвовал в войне. Затем он работал в системе городского хозяйства и на целлюлозной фабрике, а когда ему стукнуло пятьдесят, решил, что хочет стать фермером, продал все, что имел, и купил ферму в 640 акров в Форт-Сент-Джоне.

Дедушка Магнус Хансен был и шахтером, и грузчиком, а потом и рыболовом. И вообще всю родню не перечислить: на пространстве в десять акров сгрудилась вся наша семья — бабушка и дедушка Гибсоны, дядя Джон и тетя Бетти Джонсы, дядя Леонард и тетя Ферн Гибсоны. Множество прочих родственников по линии Гибсонов и Хансенов жили в окрестностях Порт-Алберни, а всего в семьях нашего клана было двадцать шесть детей (да простит меня родня, если я сбился со счета).

Все мы были очень близки, постоянно ходили друг к другу в гости, но без излишней опеки, так что сызмальства воспитывалась самостоятельность. Отец брал меня на рыбалку, вместе с дедушкой Гибсоном они посвящали меня в тайны охоты и учили уважать природу, от них я узнавал, что надо держать себя в руках и работать в поте лица. Любви мне хватало, да и опереться было на кого, но вот внимания, наверное, мне следовало уделять больше, если учесть, каким мальчишкой я рос. (Мама говорит, что мне его требовалось так много, что ей следовало или вообще родить только меня одного, или подольше выждать, прежде чем рожать остальных.)

Все еще усугублялось тем, что мы часто переезжали с места на место. Только я окончил первый класс в 1962 году, как мы переехали из Порт-Алберни и обосновались в Форт-Сент-Джоне. В 1964 году сразу после того несчастья с отцом мы двинулись в Абботсфорд (где мы три раза переезжали с места на место, и каждый раз мне приходилось менять школу), и уж потом, в 1971 году, в Уильямс-Лейк. Мне попросту не хватало времени обзавестись по-настоящему близкими друзьями в эти ранние годы. Нет, одиночкой я не был. Просто я очень разборчиво выбирал друзей и каждый раз решал, стоит ли близко допускать их до себя. А что тут неясного? Ведь все равно, наверное, скоро придется переезжать на другое место. Из чувства самосохранения, а может быть, чтобы заполнить пустоту, я сосредоточил все свое внимание на более дальних горизонтах жизни и яростно противился любым попыткам родителей вернуть меня в реальный мир.

Взять хотя бы школу. С детсадом все было отлично, хотя мама и говорит, что в первый день потребовалось двое взрослых, чтобы силой затащить меня туда. Но уж чего я вовсе не хотел, так это идти в школу. В первый класс ей тоже пришлось силком меня тащить. Или возьмем церковь. Родители заставляли меня туда ходить каждое воскресенье. Потом, кажется, в классе шестом, я решил: все, с меня хватит! Воскресенья стали для меня слишком ценными днями. Я хотел бродить по окрестностям, охотиться, ловить рыбу, заниматься спортом, а церковь мне в этом лишь мешала. И вот в один прекрасный день я топнул ногой: точка! С меня хватит! Конечно же, они попыхтели, но, наверное, все-таки поняли, что родительской властью тут ничего не сделаешь, и оставили меня в покое.

Бывало, неприятности случались даже тогда, когда я старался быть паинькой. Взять хотя бы такой случай: мне было пять лет, и вот я решил, что пора браться за рыбалку и приносить в дом улов, чтобы сэкономить на пропитании, как это всегда делали дедушка и отец.

Вооружившись маленькой удочкой, я отправился вместе со своим другом Мики Боуденом к ручью в изножье дедушкиных владений с твердым намерением вытащить здоровенную рыбину. В том ручье и правда крупных рыб хватало. Чего мы не знали, так это что шел нерест, а в это время рыба не клюет. И все-таки одну мы выловили. Это была здоровенная мертвая рыба, успевшая отнереститься и выбросившаяся на отмель одному богу известно когда. Я прямо-таки с ума сходил от радости. Весила она фунтов тридцать. Нам, пятилетним малолеткам, она казалась каким-то чудищем. Мы схватили ее с двух концов и потащили, перемазанные в слизи, грязные и промокшие, вверх по берегу, к дому.

Дойти мы смогли лишь до домика дяди Джона и бросили ношу. Дальше просто не было сил. Ничего другого делать не оставалось: я зашел к дяде и попросил его одолжить нам нож для резки хлеба. По-моему, я ему не объяснил, зачем он нам понадобился. Потом я вернулся назад и начал резать рыбу на части, пока кто-то не подошел к нам и не сказал, что такую рыбу есть нельзя.