Человек, ставший Богом. Воскресение - [123]

– Возможно, – сказал Пилат.

Он встал и направился к окну.

– Возможно? – воскликнула Прокула, и ее глаза чуть не вылезли из орбит от гнева.

– Как тебе известно, этот человек – ставка в крупной игре, которую ведут враждующие группировки иудеев. Я не могу немедленно встать на его защиту, поскольку этим спровоцирую волнения. Можно распять человека и продержать в течение нескольких часов на кресте, а затем тайно снять. Это не убьет его. Мои солдаты терпели гораздо худшее, но они выжили. Гай Семпроний, которого ты хорошо знаешь, провисел на дереве вниз головой несколько часов, а сейчас чувствует себя гораздо лучше, чем ты или я.

– Он оглох, – сказала Прокула.

– Да, он оглох! – раздраженно воскликнул Пилат, поворачиваясь лицом к жене. – Давай сначала встретимся с этим человеком, ладно? И верь мне!

И Пилат снова отвернулся к окну.

Внизу стражники несли караул на освещенной факелами террасе, которая возвышалась над долиной Кедрона, погруженной во мрак. Вдалеке чернела глыба Елеонской горы. Мрачный пейзаж, населенный незнакомыми богами. На первый, поверхностный, взгляд этот пейзаж мог бы напомнить холмы Рима. Но Пилат всем своим сердцем, каждой частичкой своей загорелой кожи, каждой извилиной мозга знал, что здесь нет ничего римского. Этот мрак таил в себе грозную силу, которую Пилат, не привыкший проявлять гибкость, никак не мог постичь. Будь проклят этот Восток! Пилат слышал немало невероятных историй, распространяемых людьми со слабым умом, наподобие тех, что по вечерам рассказывали его изнывавшие от безделья солдаты, когда греческое вино, которым обильно поливали ягненка, приправленного шафраном» и запахи резеды и сандалового дерева лишали их железной римской логики. Это были истории о храбрецах, сражавшихся против привидений, или о мечах, пронзавших неосязаемые тела. Пилат сочувственно внимал рассказчикам. Но сейчас он, официальный представитель Рима, был вынужден иметь дело с нематериальным противником, но не с божеством, которое спустилось в сиянии света, а скорее с туманом, упавшим в сумерках на неясную, гудящую, трепещущую землю. Как подумаешь, что этот человек – якобы посланец единого Бога! Пилат пожал плечами.

– О чем ты думаешь? – спросила Прокула.

– О Саломии, – солгал Пилат.

– А что с ней?

– Соглядатаи донесли…

– Да?

– Соглядатаи донесли, что она плетет заговор вместе со своей бабкой, первой женой Ирода Великого, Марией Клеопой, пытаясь спасти Иисуса, – сказал Пилат, отводя взгляд от иудейского пейзажа.

– Саломия? – удивилась Прокула. – Но я полагала, что она ответственна за казнь этого отшельника, Иоканаана, союзника Иисуса?

– И тем не менее это так.

Над дымом, поднимающимся над тлеющим алоэ, кружилась мошкара, играя на крошечных скрипках пронзительные песни. Одним ударом Прокула убила нескольких насекомых, севших ей на ногу.

– Мои люди проследят, чтобы сегодня вечером с Иисусом ничего не случилось, – сказал Пилат. – Спокойной ночи.

Слуга сообщил Иосифу Аримафейскому, что у дверей дома Каиафы он видел два вооруженных отряда. Это были римские охранники и охранники Храма. Затем он стал убирать со стола, за которым ужинали хозяин и его гость Никодим. Слуга поставил перед ними кувшин с душистой водой и чашу, полную самосского вина, по цвету напоминавшего топазы.

– Они собираются арестовать Иисуса, – сказал Иосиф Аримафейский. – Через час мы обо всем узнаем.

Никодим цокнул языком.

– Одно из лучших вин, которые мне доводилось пить, – сказал он, – По вкусу оно напоминает древесную смолу и менее сладкое, чем другие греческие вина.

– Они держат его в течение года в дубовых бочках, а затем осветляют при помощи яичного белка.

– Яичного белка?

– Они вливают несколько белков, и те опускаются на дно, увлекая за собой примеси, которые образуются в процессе брожения. Затем они переливают вино в другую бочку. Таким образом они получают светлый напиток, пригодный для транспортировки.

– Что произойдет, если Пилат прикажет освободить Иисуса? – после долгого размышления спросил Никодим.

– Он станет героем за несколько часов. По всем улицам пойдут процессии, люди будут распевать радостные песни и требовать его коронации. За эти несколько часов Синедрион потеряет свою власть. В Храме вспыхнет мятеж. Например, люди будут отказываться платить торговцам. Или что-то вроде этого. Пилат может притвориться, будто исполняет волю народа. Он отправит Каиафу в отставку и назначит на его место Иисуса.

Иосиф Аримафейский вздохнул.

– Пилат и Рим устали от народного недовольства. Они хотят мира и порядка и, следовательно, благосклонно отнесутся к появлению нового первосвященника, который восстановит спокойствие в Иерусалиме и Иудее и положит конец мятежам, организованным наемниками. Остается выяснить, сам ли Пилат обратится к Риму с просьбой об изменении статуса императорской провинции и независимого царства, как это было в случае Ирода Великого. Иными словами, о назначении Иисуса царем Иудеи.

– Царь Иудейский, – прошептал Никодим. – Иными словами, фактический царь Израиля. А Ирод?

– Ирод мог бы сохранить за собой тетрархию, как Филипп. До самой смерти. А после можно было бы восстановить единое царство Израиль.