Человек среди религий - [46]

По большому счёту, религия – это сумма наших знаний и незнаний о Высшем. Это связь людей в Главном. Но как достичь этого большого счёта? Как соединить преданность своей церкви (и тем ориентирам, подлинность которых она сохраняет для ищущих) – с жаждой духовного единства, поднимающего нас над любыми межчеловеческими перегородками?…

Для того, чтобы подумать об этом, обратимся к представлению о соборности, то есть о возможности соединения множества личных постижений в единое представление о главных вещах. Как и при обращении к понятию "экуменизм", мы будем пользоваться словом "соборность" расширительно, применяя его не столько к церковным традициям, сколько к духовным устремлениям личности. Мистический экуменизм устанавливает внеконфессиональную духовную связь личности с личностью, их признание друг другом. Мистическая соборность тоже внеконфессиональна. Она действует поверх границ вероисповеданий, не спрашивая разрешения у церковной иерархии.

Такой подход позволяет вернуть общий, нераздельный смысл понятию о религии. В этом смысле религия не сводится к большому набору многочисленных отдельных религий (каждая из которых заведомо кому-то нужна, раз она существует). Мы вспомним о единстве церквей в том отношении, что все они служат религиозной ориентации человека. Тогда мы сможем увидеть религию в её цельном виде.

В противном смысле мы уступим право целостного взгляда на религию, как ни смешно, – атеизму. Ведь он хотя бы своей тотальной критикой утверждает эту цельность.

Только соборность, поднявшаяся над межрелигиозными перегородками, способна воспринимать религию как общечеловеческое явление, а не только как СВОЁ пристанище веры. Только соборное мышление поможет нам обнаружить у религии общие задачи и общие области приложения духовных сил.

Сказка про освободившихся клубочников

Когда-то, в самые что ни на есть стародавние времена, стоял посреди моря-океана остров. Большой остров, просторный. Часто туда заплывали мореходы: запастись водой да едой, а заодно подивиться на местных жителей.

Жили на этом острове клубочники. Так их называли. Люди как люди, очень симпатичные, только с хвостами. Хвосты у них были длинные-длинные, тонкие-тонкие, гибкие-гибкие, из затылка росли. Впрочем, у обычного человека такое тоже случается: у женщин почаще, у мужчин пореже. Хотя у клубочников другие хвосты были, не волосяные, а совсем особенные.

Клубочники совсем не стеснялись своих хвостов. Наоборот, даже гордились ими. А вот на иноземных мореходов удивлялись: как это они без хвостов живут, поодиночке. Ведь клубочников потому так и называли, что жили они общим клубком. И всё благодаря хвостам.

Хвосты у них были и в самом деле особенные. Очень чувствительные. Стоило двум клубочником сцепиться кончиками хвостов, как от одного к другому шли разные нервные сигналы. Безо всяких слов один клубочник понимал, что другой чувствует. И мыслями обменивались.

Так нравилось клубочникам вместе всё переживать и вместе обо всём думать, что они старались держаться рядом. Переплетутся хвостами, прижмутся боками – сразу видно, что клубочники. У них даже свои мастера были по хвостоплетению, которые общий клубок поддерживали в наилучшем порядке.

Жили клубочники не тужили, ни в ком, кроме своих, особенно не нуждались. Ну, приедут мореходы, запасутся водой да едой, свои товары продадут, местные товары купят, очень хорошо. Стоит ли с ними лишние разговоры вести? Всё равно ведь клубочных хвостов у них нет, сцепиться нечем. А мало ли что они могут словами наговорить!

Вот только появился в клубке один странный клубочник по имени Панго. Ему в голову приходили необычные мысли.

"Зря мы, клубочники, изо всех сил друг к другу жмёмся, – думал Панго. – Неужели хвосты у нас такие длинные только для того, чтобы выплетать из них замысловатые узлы? Вокруг столько интересного, такой остров у нас просторный. Да и с мореходами интересно пообщаться, узнать, как заморские люди живут. Может быть, и увидеть чужие страны когда-нибудь удастся".

Мысли Панго всему клубку через хвосты передавались, и такими заразительными оказались, что трудно было от них отделаться.

Стали клубочники смелее из клубка вылезать, по острову расхаживать, с мореходами общаться. Хвосты ведь всё равно сцеплёнными оставались. Да ещё становились всё длиннее и длиннее, всё тоньше и тоньше, всё гибче и гибче.

Многие клубочники с мореходами сдружились, а Панго и несколько других смельчаков даже на соседнем острове побывали. Мастера хвостоплетения, правда, ворчали на них, недовольны были, что клубок каким-то слишком уж разбросанным стал. Что ж, их можно понять: им всё время приходилось новые узлы изобретать, такие, чтобы для утоньшающихся хвостов годились.

А что дальше стало происходить!… Хвосты у смелых клубочников не только удлинялись, а становились всё прозрачнее и неосязаемее. Скоро уже только сами клубочники свои хвосты и ощущали, только сами и замечали. Ведь они по-прежнему друг за друга цеплялись, по-прежнему чувствами и мыслями обменивались. И у каждого хвост удлинялся настолько, насколько далеко отправиться ему духа хватало. Со временем даже мастера хвостоплетения захотели другие страны повидать, путешествовать стали. Всё это оказалось к счастью.