Человек среди религий - [13]

Впрочем, даже если не говорить о таких особых озарениях, очень многие люди, знающие вкус повседневной молитвенной практики, могут уверенно подтвердить, что она расширяет их жизнь не меньше, чем деловые или дружеские встречи.

Тот, кому это чуждо, должен или подозревать в лицемерии огромное количество не самых плохих людей – или признать, что они располагают опытом, находящимся вне его восприятия.

Внутренний религиозный опыт нередко подвигает человека к образу жизни, связанному со служением другим людям. Хочется выделить именно служение (а не отшельничество, например, продолжающее линию чисто внутренней практики), так как оно наиболее явно расширяет внутренний опыт до внешнего.

Религиозное служение отличается от осуществления чувства долга или других чувств, потому что исходит из особой предпосылки. Человек служит другим не просто по собственной склонности, преданности или обязанности (хотя и это замечательно, нечего спорить), и зачастую даже не в рамках некоторой общественной идеологии, а в силу именно внутреннего религиозного опыта. Некоторым образом человек узнал для себя, как вернее всего жить, чтобы увязать обыденную реальность с высшей реальностью, и старается этому следовать.

Опыт внутренней и внешней религиозной жизни обычно воздействует на любое чувство призвания, даже если его и не назовёшь именно служением людям. Но служением оно всё-таки является: тем служением, призыв к которому человек почувствовал, прислушиваясь к Высшему. Отсюда и само слово "призвание". Может быть, развитое чувство призвания как раз и является для верующего человека высшей формой религиозной практики.

Теория: оправдание и утверждение

Накопление и обобщение религиозного опыта (как и всякого другого) постепенно приводит к созданию определённых картин мира. Все они основаны на опыте одних людей и на доверии других к этому опыту.

Первоначально такие картины имеют образную структуру. Её можно называть мифологией, но это обычно означает лишь то, что исследователь берётся за изучение образов, а не самого опыта, лежащего в их основе. Тогда он пытается реконструировать мифологию, исходя из собственного мировоззрения. В результате грандиозные символические образы, когда-то вобравшие в себя многовековой опыт религиозной ориентации, превращаются в надувные раскрашенные игрушки. В любой момент можно вытащить затычку и показать, что внутри пусто.

Считаем ли мы миф сказкой или сказанием? Если это сказка, то сказка-притча, передающая важный элемент мировосприятия. Если сказание, то к притчевой стороне добавляется историческая информация, также облечённая в образы. В любом случае нельзя рационально исследовать миф. Можно лишь осваивать его.

Если определённый пласт религиозного опыта оказался особенно значительным для людей, со временем возникает потребность в его логическом осмыслении, в переходе от образа к суждению. Это может происходить в рамках какого-либо философского учения, а может составить предмет и чисто религиозной теории – теологии. Обычно различные философские и теологические подходы сосуществуют одновременно, соперничая друг с другом за освоение важной для них сферы знания. При этом философия более свободна в трактовке опыта, зато теология более углублена в его содержание.

Особую роль в теологии играют догматы веры. Это тоже обобщение опыта, только не абстрактно-теоретическое, а кристаллизованное в процессе длительного общего освоения этого опыта. Догматы становятся такими же устоями теологии, как в науке – законы природы, сформулированные с помощью опыта, экспериментов и логики.

Догматы не только соединяют верующих людей, но и разъединяют их. Именно они становятся главными знаками размежевания церквей и поддерживающих их учений. Поэтому основной проблемой теологии является свобода мысли: она необходима для верной ориентации, но ограничена догматами вероисповедания. Здесь возникают трудности и для мыслителя, и для тех, к кому он обращается, – по обе стороны конфессиональной границы.

Чем крупнее масштаб личности, тем больше шансов преодолеть эти трудности. Самый надёжный рецепт: будь гениальным мыслителем или гениальным читателем!

Большое внимание теология и религиозная философия уделяют проблеме достоверности и логической оправданности догматов и других ориентиров – начиная с основных представлений о Высшем. Здесь тоже есть свои особенности по сравнению с научной теорией. Ведь опыт веры, с которым имеет дело религия, заметно отличается от опыта "познания природы", с которым имеет дело наука.

Опыт веры единичен, потому что это всегда опыт личности (и потому он особенно важен для человека), а главным критерием науки служит воспроизводимость результата. Опыт веры относится к внутреннему миру и поэтому не может дать тех соблазнительных плодов, которыми тешит нас наука в мире материальном. Он даёт совсем другие плоды, и тут уж дело в том, насколько мы в них нуждаемся. Наконец, опыт веры выходит за рамки той логической стилистики, которую применяют в своих моделях точные науки.

Развитому чувству логики вполне естественно пытаться приложить свои силы и к религиозной сфере. Но поскольку главные подтверждения существования высшей реальности человек может найти только в опыте собственных переживаний, доказательства здесь всегда остаются как бы незавершёнными. Они всегда нуждаются в замыкании на личность. Вот почему религиозная теория склоняется больше к доказательствам непротиворечивости своих утверждений, чем к выведению одних фактов из других. Больше тяготеет к оправданию веры, чем к рациональному её утверждению.