Человек Системы - [54]

Наиболее существенный шаг вперед «Открытое письмо» делало, однако, в других вопросах. Прежде всего— в обосновании курса борьбы за мир и предотвращение ядерной войны как главной задачи коммунистов. Китайские товарищи атаковали эту установку, утверждая, что это отказ от марксизма-ленинизма, нацеливающего коммунистов на решение совсем иной главной задачи — на уничтожение империализма. И, кроме того, они считали это утопией, поскольку войн нельзя избежать, пока сохраняется империализм.

В «Открытом письме» КПСС эти доводы отвергались с меньшим числом оговорок, чем обычно делалось раньше, откровенно говорилось о радикальных изменениях, которые вносит в представления о войне современное оружие массового уничтожения. И давалась уничтожающая отповедь сектантскому изуверству в подходе маоистов к вопросу о мировой термоядерной воине, их рассуждениям о том, что в случае войны, пусть она обойдется в сотни миллионов жертв, погибнет империализм, а победившие народы «крайне быстрыми темпами» пойдут в счастливое будущее.

«Хочется, — говорилось в «Открытом письме», — спросить у китайских товарищей, которые предлагают строить прекрасное будущее на развалинах погибшего в термоядерной войне старого мира, советовались ли они по этому вопросу с рабочим классом тех стран, где господствует империализм? Рабочий класс, трудящиеся спросят таких «революционеров»: «Какое вы имеете право за нас решать вопросы нашего существования и нашей классовой борьбы? Мы тоже за социализм, но хотим завоевать его в классовой борьбе, а не посредством развязывания мировой термоядерной войны».

Это была полемика не только с тогдашними китайскими руководителями, но и с нашими отечественными консерваторами и сталинистами. «Открытое письмо», по сути, вплотную подошло к выводу о том, что в ядерной войне не может быть победителей, оно снимало табу (вновь введенное спустя пару лет) на правду о последствиях ядерной воины. Правду, которая не только в Китае, но и у нас долгие годы зажималась как проявление «буржуазного пацифизма», как нечто подрывающее готовность и волю армии и народа вести непримиримую борьбу с империализмом, не поддаваться угрозам, не уступать шантажу ядерной войной.

Делались в документе и подходы к выводу о том, что интересы выживания человечества, интересы развития общества выше чьих бы то ни было классовых интересов. В «Открытом письме», в частности, говорилось, что в борьбе за предотвращение войны возможно объединение самых разных классов, самых разных классовых интересов, поскольку «атомная бомба не придерживается классового принципа — она уничтожает всех, кто попадает в сферу её разрушительного действия»^{14}. Наконец, много решительней, чем раньше, был поставлен вопрос о разоружении, обоснованы и его необходимость, и его реальность, достижимость.

Конечно, читая этот документ сегодня, обращаешь внимание также и на то, как много еще было у нас «родимых пятен» сталинистского прошлого, заблуждений, веры а догмы, примитивных представлении, унаследованных от долгого периода засилья догматизма и сектантства в политическом мышлении. Отсюда прорывающиеся то здесь, то там неуверенность в выдвинутых нами же идеях, сомнения в их соответствии Ветхому и Новому заветам Священного писания, в которое при Сталине превратили творческую теорию марксизма. И потому то здесь, то там видны оговорки, напоминающие привычный, машинальный поклон в сторону «красного угла», где должны бы висеть иконы^{15}. А если творить о полемике с Мао Цзэдуном, с тогдашним руководством Китая, то и едва прикрытый страх; как бы не уступить оппонентам первенство и «революционности», в непримиримости к империализму, в заверениях о своей готовности все отдать ради поддержки революционной и освободительной борьбы народов…

Я думаю, то и другое взаимно связано. Именно потому, что мы еще отнюдь не отмылись от сталинизма, делали самые первые, очень робкие шаги но пути нового политического мышления, маоистской пропаганде было не так уж трудно по некоторым вопросам нас запугать, заставить занять оборонительную, непоследовательную или просто неверную позицию. И в связи с этим не такой уж непонятной была первая реакция нашего руководства на «Письмо» КПК от 14 июня — не публиковать его. А потому не таким беспочвенным был и гнев Н.С.Хрущева по поводу того, что китайское руководство пытается возможно шире пропагандировать свое письмо среди советских людей, наших коммунистов. Так что «китайский фактор» имел в тот момент и другую сторону — в чем-то он тормозил развитие нашей общественной мысли и политики.

В этом пришлось наглядно убедиться год с небольшим спустя, после смещения Хрущева, когда выяснилось, что, несмотря на многократные единодушные голосования и громогласные заявления о полной поддержке партийных документов и резолюций, всей тогдашней линии партии, не столь уж малое число руководящих деятелей партии, правительства и вооруженных сил, а также партийно-правительственного аппарата и, увы, общественности стоят не так уж далеко от позиции Мао Цзэдуна, И даже готовы отказаться от некоторых важных установок курса XX съезда. Но это произошло позже.