Человек сидящий - [40]

Осталось только, чтобы сам это понял.

— Сколько, говоришь, ездили вы с ней на машине?

— Долго, часа четыре!

— Что делали?

— Разговаривали.

— И о чем разговаривали? Что тебе девочка двенадцатилетняя четыре часа рассказывала? Про школу? Про игрушки? Про мультики? Про маму, про манную кашу на завтрак? Про домашнее задание? — Я говорю очень спокойно. — Ранец школьный куда она положила?

— На заднее сиденье… — Он уже понимает все.

— Что там, зайчик был розовенький на нем?

Он пытается начать говорить, ему хочется исправить ситуацию.

Это хорошо, что есть такое желание. Я предложу ему вариант.

И предложил. Вынести его ситуацию «на общее», чтобы люди решили, что с ним делать, или он сам сейчас пойдет к отделенным. Выбор. Всегда должен быть выбор.

Отделить вновь прибывшего означает для него мытье унитазов, уборку курилки, жизнь в уголке для таких же, как он, запрет заходить в пищевку. У него нельзя ничего брать, с ним нельзя здороваться, у него будет своя посуда. Это не значит, что его можно бить или насиловать.

Он отделенный, но сучьи методы не допускаются и в отношении его. Понятия не позволяют. Не менты же. По ментовским законам в зоне мы бы перерезали друг друга. А по понятиям ничего, живем.

И да, это навсегда.

Он не раздумывает. Он согласен.

Он на удивление легко вжился в этот статус. Мыл отхожие места, мел курилку. С воли его поддерживали, передачи он получал. Улыбался. Ходил в церковь — часто и искренне.

Когда я освобождался, он попрощался со мной в локалке, хотел было протянуть руку и отдернул. И даже сказал спасибо.

Я не знаю за что.

Ракетка двойного назначения

Евгений Иванович не верил. Он бросил заполнять очередной акт об уничтожении обнаруженного в ходе обыска кустарно изготовленного «предмета типа заточка» и смотрел на меня.

— Зачем это такое нужно? — осторожно спросил он.

— Это профессиональная ракетка для настольного тенниса. Поэтому дорогая, — вежливо пояснил я ему.

— Пятнадцать тысяч рублей? — еще осторожнее спросил он. — Откуда она у тебя? Точнее, зачем?

Иваныч был одним из немногих инспекторов отдела безопасности, способных к контакту. За свои пятьдесят с небольшим лет он повидал всякого. Удивить его было сложно, ему просто стало неинтересно удивляться. Но я сумел это сделать.

Вообще, мне повезло, что именно он изъял в ходе шмона мою ракетку. Все его считали занудным. А это было не так. Просто он любил вникать в суть проблем и ему не следовало мешать. И в нем не было истинной вертухайской подлости, он и среди своих держался сам по себе. Когда он шел по зоне, всегда сутулился, как бы закрываясь плечами, и его губы шевелились, говорить он по-настоящему любил только с собой.

— Там у нее еще чехол термоизоляционный. Он тоже дорогой, — так же спокойно сказал я.

Мне было сложно. Но я решил вывалить ему всю правду, в его шоке был мой шанс.

Я хотел, чтобы ему стало интересно.

И он слушал.

Началось это полгода назад. Меня пригласил к себе Василий Дмитриевич — старший дневальный, или попросту завхоз школы, в прошлом высокий чин Генеральной прокуратуры, государственный советник юстиции третьего класса, то есть генерал-майор.

— Ну здравствуйте, — сказал мне Валерий Павлович и спросил: — Вы правда играете в настольный теннис?

Вежливый, этим удивил. Тут все на «ты».

Высокий, худой, взгляд и манеры человека, привыкшего руководить. Встретил на пороге.

— Здравствуйте, да, — ответил я.

— Посмотрим, — сказал он. — Проходите, чай будете?

Это зона. Тут бывает и так. Хотя так быть не может.

— Да, — кивнул я и зашел в школу.

С Василием Дмитриевичем даже начальник колонии вел себя сдержанно. Слишком высокий чин. Но прокурор и не давал поводов к недовольству: был незаметен и внимания не привлекал.

В школу в колонии для бывших сотрудников органов люди ходят, у многих нет среднего образования. Это работяги, которых записали в «менты» потому, что срочную службу они проходили во внутренних войсках МВД или пограничных, что в системе ФСБ.

Уроки там по вечерам, учителя приходят с воли, днем уроки вести невозможно, потому как все ученики работают.

С таким графиком жизнь завхоза школы необременительна. Здание отдельное, арестант без разрешения администрации не зайдет, сотрудник тоже лишний раз подумает, стоит ли, все-таки сам начальник, бывает, на обходе посмотрит в эту сторону да и пойдет дальше.

Душ, стиральная машина, книги, шахматы и нарды.

И теннисный стол. Его генерал купил сам и добился разрешения поставить в коридоре школы.

Он был страстным самоучкой. Но просто играть ему было скучно. Его манил поединок. Потому он искал теннисистов в каждом прибывавшем этапе. Многие говорили ему, что играть умеют, но оказывались на поверку несостоятельными. Таких он сразу забывал.

Был у него в школе еще один ловкий игрок, старый сиделец по фамилии Перцев, которого все звали Перец. Играл он получше генерала, но, так как ходил под его началом, частенько ему проигрывал и очень правдиво сокрушался при этом.

Прокурор ухмылялся и искал настоящих соперников.

Наш этап он не отследил, был на длительном свидании и о том, что я играю, узнал случайно, почти через полгода. Узнав, устроил просмотр.

Но перед этим угостил чаем.