Человек с тремя именами - [63]

Людвиг Ренн, укрывшийся от холодного «душа» в шалаше, сложенном из веток и прикрытом разбухшим канадским полушубком, трагическим французским шепотом просил благодарить генерала за совершенно необходимые саперные инструменты, самих же носильщиков вознаградил, пустив между ними по кругу бутылку коньяка, припахивающего едва ли не скипидаром, что, возможно, увеличивало его противопростудные свойства.

К ночи бригадный командный пункт был соединен телефонной проводкой со всеми тремя батальонами. Часов в одиннадцать Лукач самолично опробовал связь, поочередно побеседовав с отчетливо, как суфлер, шепчущим трубку Ренном, через Роазио — с Паччарди и через Белова — с Жоффруа, причем оказалось, что начальник штаб знает французский не хуже, чем немецкий. После это командир бригады встал из-за стола, наклонился над люком и попросил геноссе Морица подняться к нему. Над окружающими люк ворохами сена показалась седая, встрепанными вихрами голова Морица. Насколько можно было рассмотреть за очками, глаза его выражали некоторую тревогу. Лукач жестом пригласил его выйти совсем, и старик легко, как кошка, выпрыгнул из подполья. И тогда, положив обе ладони на его плечи, Лукач произнес целый немецкий спич на тему о том, что геноссе Мориц первым в республиканской армии осуществил прямую телефонную связь штабного командного пункта с находящимися в бою частями, и что этого ни он, Лукач, ни его ближайшие сотрудники, ни вся Двенадцатая никогда не забудут, а в свое время об этом блестящем достижении организованности и умения будет упомянуто в истории первой антифашистской войны. Ведь главное, что мы, иностранные добровольцы, должны внести в стихийное сопротивление испанского народа военному перевороту — приобретенный нами ранее опыт. Это и сделал наш начальник связи. И в порядке признания его неоценимой заслуги завтрашним приказом геноссе Мориц производится в лейтенанты...

Мориц слушал генерала, держа руки по швам и вытянувшись в струнку. Лукач же, закончив речь, вдруг привлек его к себе и звучно поцеловал в обе впалые, морщинистые щеки, а оторопелый старик часто заморгал и залепетал в растерянности:

— Але то ест ниц... То ест ниц...

И, как только Лукач выпустил его плечи, новопроизведенный теньенте кубарем скатился по кустарной лестнице в подвал, откуда послышалось трубное сморкание, однако уже через четверть часа его сменила привычная деловитая воркотня на крепко спавшую мелкорослую команду телефонистов.

— Нет, ты понимаешь, что у нас за люди? — обращаясь к заклевавшему было своим большим носом Белову, не унимался Лукач. — Уверяю тебя, он по скромности и не подозревает, что, учитывая условия, сотворил настоящее чудо. Я уж из деликатности и не спрашивал, где он раздобыл и провод и аппараты. Допускаю даже, что просто спер, где плохо лежало. Но сейчас это действительно неважно. Там лежало, а у него работает. И потом холод ведь и дождь, да еще и под пулями, а дотянул, подсоединил, и пожалуйте: связь действует. А ведь старик же! И еще какой: бывший германский унтер, и при этом поляк из Восточной Пруссии да еще пепеэсовец. Ну, не красота?..

Была середина ночи, когда пахнувшую керосиновой копотью сонную сторожку потревожило густое жужжание из подпола, и почти сразу же задребезжал голос Морица:

— То батальун Харибальди хце мувичь с туважишем хенералем.

Лукач оторвал тяжелую голову от стола, вернее, от подложенных под нее онемевших рук. Звонил Роазио. Как всегда медлительно, но и обстоятельно, он доложил, что командиры Тельмана и Гарибальди с участием их штабов сейчас завершили двухчасовые переговоры и пришли к выводу о настоятельной необходимости атаковать утром силами обоих батальонов противостоящего каждому из них неприятеля, чтобы отбить захваченные им накануне дома. Все до одного комиссары и политруки — немецкие, итальянские, балканские и польские — убеждают Паччарди и Ренна, что неподвижно сидеть под дождем становится все невыносимее. Продрогшим до костей людям не удается подремать. Появились и больные. Они остаются в строю, но число их растет. От имени майоров Паччарди и Рейна и от всех трех батальонных комиссаров он, Роазио, просит командование бригады разрешить эту акцию, необходимую не только чисто практически, но и для поднятия духа.

Лукач, пообещав подумать и позвонить через двадцать минут, положил трубку и некоторое время просидел молча. Потом он повернулся к Белову, тот долго протирал покрасневшие глаза, а потом закурил.

— Хотят на рассвете выбить врага из домов, которые считают своими. Важно, что это идущее снизу желание бойцов. Имеем ли мы с тобой право препятствовать им? Кроме того, из сектора не сегодня-завтра следует ждать именно такого приказа. А тут люди сами рвутся в бой...

В пять утра Алеше было приказано будить Луиджи, а в шесть Лукач поехал сначала к Клеберу за разрешением провести операцию, а затем и в Мадрид, просить дополнительную поддержку. Уже к восьми Лукач вернулся чрезвычайно довольный и рассказал Белову, что командующий сектором не только поддержал задуманное, пообещав выдать до ста ручных гранат, но и сам связался с Горевым, и тот обещал к десяти прислать взвод танков.