Человек с синдромом дна - [25]

Шрифт
Интервал

Все же он имел с ней общий утренний кофе, газеты, холодный суп на большой террасе. Имел с ней некую пересекаемость как временную так и пространственную, в коей совершал общечеловеческие действия (писал даже ученую статью), но как-то изумительно незаметно, можно сказать помимо себя, словно был ласково и любимо раздвоен.

Очередное утро. Ф Минус вышла за покупками. Было ей никак еще. После замужества мысль, равно как и ощущение начинались в ней ближе к обеду, до этого времени была она словно призрак — видимо, мужнино общество меняло ее в тревожную потаенную сторону. Впрочем процесс этот не смущал ее, как не смущало и не трогало ее ничто, кроме правой руки. Шла она по безлюдной улице (так короче). Хмурые, как будто нежилые дома. На стенах черно-белые рекламы нового мыла — дворник (характерный костюм, метла) моет стройную, нездешне идеальную женскую ногу.

«Как у балерины» — думала Ф Минус. Розовый рак обозначил собой рассвет. По тротуару, едва заметный, передвигается жук-могильщик. «Стойте!» Голос сзади моментально сделал Ф Минус покорно-обреченной. Некто подходит, кладет ей руку на плечо, хохочет (рушатся миры, ребенок кричит на кухне, улитки скрываются в хрупкие панцири). Ведет ее в арку, хохочет, бьет легко сначала, потом сильнее и яростней. Ф Минус изнывает болью, Ф Минус думает о смерти, думает по-новому, как о настоящем, Ф Минус не пытается бежать, Ф Минус только закрывает лицо рукой (ей хочется уберечь глаза, почему-то только глаза, ей хочется как можно дольше видеть). Некто кричит, медленно пятится назад, лепечет злобное «о боже», морщится и уходит, не оглядываясь. Ф Минус отнимает руку от лица — «раз, два, три, четыре, пять, шесть» — плачет и хочет, чтобы кончилось то, что начнется, когда кончатся слезы. Моментальная дорога домой, топор, бесконечная кровь, сознание тихонько сползает под кровать, в темноту. «Надо сказать врачам… Я так не поеду…» — но ее никто не слушал.

Доктор нашел палец на столе. Он указывал на корзину овощей. Он был мертв. Тогда доктор все понял. Понял, что двойственность его возможна была до поры, что пора пришла, что он один и одинок, что любовь более невозможна, понял он, что мир кончился, сконцентрированный в пальце мир существовал, но теперь вся сущность (мебель, небо, лес, ногти) исчезает ненадежным миражом, потому что им больше НЕОТКУДА БЫТЬ. Звук потихоньку сливался за последний предел, предметы таяли, возвращаясь в небытие. Доктору казалось, что ветер немыслимого полета проносится сквозь него, он пытался взглянуть на свое тело, но уже не знал его, последнее ощущение себя, которому еще было слово — «испаряющаяся струйка, стру…»

Про войну

Почему умерла твоя бабушка?..

Ты же помнишь, была она бодрой, розовощекой. Порой появлялось в ней некое кокетливое блядство, интимный какой-то угар, что воплощался в таинственно-распевное, разухабистое «эх», долгое, основательное.

А внутри междометия вибрировали плотские пахучие смыслы, до тех пор, пока старость не устремила ее чувственность в Ничто. Бабушка выдерживала паузу, возбуждала свою Внутреннюю Пустоту, своего Внутреннего Самца-Мертвеца-Иванушку.

(Дед Иван был бессмысленно-припадочно-яростный. Так и умер, кинувшись в сорок четвертом под танк немчуры.)

«О…л ты, о…л Иван!» — орал Командир в оглохшие уши Смерти. То-ли в восхищении орал, то-ли с сочувствием. А потом, завороженный подвигом блаженного, замолчал. Глядел на труп долго так, вдумчиво. А после пошел в деревню ближайшую, и немчуре той самой сдался.

«Расстреляйте меня!» — говорит: «Грешен я, ибо смешно мне все стало — и Родина моя, огромно-корявая и хищная, словно черт, и невеста дебиловатая, с косой до пояса, скользкой и липкой, будто петля, с повешенного снятая… Невестушка опостылела мне, с любовью ее угодливой, да с ляжками жирными, да с грудями огромисто-удушливыми. И смешны мне красноармейцы-паяцы, солдатики ада предательства русского, с оловянной вечностью в монголисто-подлых глазах. И падаль пролетарская, тля гармошечная мутации революционных…

Хаос в горошек… Горошек — в пулю… Слышу я, как Осень хрипло звенит бубенцами Конца, желтой гибелью листьев осеннего праха, как звенит колокол по Руси осиновой.

Все опостылело мне — и Иосиф Виссарионович, насекомое раздутое, кукла грузинская, Карабас-Барабас для наивных мальвиновых мальчиков русских, да для пингвинов в пиджаках чекистких.

Я бы спросил его: „Иосиф, перед кем понтуешься?“ Перед родинойрусьюсакральнойнеистребимойпараллельнойпосторонней, заледеневшей Моргоградом Ничто, Атлантидой перевернутой?.. Так нет такой Руси, нет!»


* * *

Командира расстреливают.

Командир, уже мертвый:

«Чертовая матрица! Не стоило всматриваться в Ивана то мертвого! Многое увидел я. Словно нутрь яви прозрел. А Родина-Мать, она то зрячих не любит! Выколет мне глаза коготками сучьими, садистически-задиристо, разухабисто-чикатилисто. А видение, что было мне — антинародно. Посему, выколят мне глаза колом, расчленят серпом, да молотом ударят по горе-уму. И этапом грустным, поэтом русским унесусь в смысловое гетто, туда, где нас нету. Гением от гниения, от гибельного Ивана, от вечного возвращения, от голоса Левитана…»


Еще от автора Алина Александровна Витухновская
9 мая

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Нетландия. Куда уходит детство

Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.


Человек на балконе

«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.


Вниз по Шоссейной

Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.


Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Офисные крысы

Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!