Человек с горящим сердцем - [96]

Шрифт
Интервал

Надо мной высилась громада из железобетона высотой в десять этажей. Чтобы увидеть всю фигуру, пришлось отойти метров на сто.

Артем стоял в солдатской гимнастерке без пояса, в сапогах, в левой руке зажата кепка, правый кулак поднят на уровень груди.

Артем торопился — шагал энергично и упрямо. Его широкие плечи как бы раздвигали воздушный океан, а гордая голова дерзко подпирала само небо. Скуластое, волевое лицо обращено к Донбассу, простиравшемуся на западе в розовой дымке. Весь монумент как бы вырастал из белой горы. На природном пьедестале крупными буквами высечена надпись:


ЗРЕЛИЩЕ НЕОРГАНИЗОВАННЫХ МАСС МНЕ НЕВЫНОСИМО


Когда сказал это Артем, я не знал, но чувствовал: слова принадлежали ему — революционеру особой закалки, — точно отражали идею, которую скульптор Кавалеридзе вложил в свое творение.

Вернувшись в Харьков, я подал заявление в партию. Осенью поступил на рабфак. Работал в цехе и учился.

И вот, спустя много лет, я пишу книгу об Артеме. Беседуя с его соратниками и родными, я радовался каждому штриху, что-то добавлявшему к образу моего героя. Читал воспоминания о нем, добыл даже газету «Эхо Австралии», всматривался в редкие фотографии, с трепетом листал в архивах пожелтевшие документы и письма. В городах, где работал Артем, ходил его тайными тропами и слышал, казалось, отзвуки его осторожных, но уверенных шагов. Спускался в подземелья Сабуровой дачи — и там чудилась тень Артема, тихо скользящая по заброшенным лабиринтам больницы...

Встретился с Миной Стоклицкой, Петром Спесивцевым, Саней Трофимовым и другими, счастливо дожившими до 50-летия Советской власти. Жив и Дмитрий Бассалыго. Они увидели то, к чему их так страстно звал Артем...

Познакомился и с женой Федора Сергеева — Елизаветой Львовной Репельской, с их сыном Артемом. Артем Федорович Сергеев, генерал Советской Армии, удивительно похож на своего отца. Говорят, у него тот же голос, тот же характер — спокойный и веселый. Я просто оцепенел, впервые увидев его: вылитый Артем, живой Артем! Похожи на деда и внуки.

Да, теперь многое прояснилось, стало на свои места. Можно было до приняться за книгу.

И вот повесть написана, поставлена последняя точка. После долгих странствий Федор Сергеев вернулся на Родину, он во Владивостоке. Пал царизм, с которым он упорно и долго боролся... Это главное. Но предчувствую, мой юный читатель останется не совсем доволен: а как дальше сложилась жизнь этого человека?

Желание законное! А раз так — придется рассказать об этом хотя бы вкратце.


* * *


Нелегок был путь на Украину. Страну терзали голод и разруха. Артем охрип от ожесточенных споров в вагоне и еле избежал мобилизации. Воевать с немцами, умирать за шайку богачей? Ни за что!

Федор уже знал: Владимир Ильич в России. Еще в поезде прочитал его «Апрельские тезисы». Верно, надо свергать власть буржуев, передавать ее в руки Советов рабочих и солдатских депутатов.

В Харьков Артем приехал ночью. Скорее на Кузнечную — в штаб большевиков, в редакцию газеты «Пролетарий»! Там его родной дом.

В комнатах ни живой души. Вот ротозеи! Лег на стол, под голову сунул пачку бумаги. После тропиков мерз и под шинелью...

Утром вбежал Корнеев, чуть не задушил старого друга:

— Наконец-то, Артем! А то уж мы... Мало наших осталось после пятого года. Зато меньшевики в Советах и на заводах.

Словно и не было десяти лет отсутствия — Сергеев быстро освоился в Харькове. Жил в редакции, работал слесарем на Русско-французском заводе, но часто заглядывал и на другие. Когда объявились Прокофий Зарывайко, Петр Спесивцев и Бронислав Куридас, он вытащил с ними из чулана взятый «под арест» еще царским полицмейстером гудок ХПЗ. Его опять водрузили над котельной завода.

Федор сдружился с Николаем Рудневым, прапорщиком 30-го пехотного полка. Юный офицер командовал ротой. Солдаты его любили за отзывчивость, за умение растолковать самое сложное на свете. Все они поголовно объявили себя большевиками.

Возобновляя прежние связи, Артем вовлекал в партию рабочих, устраивал летучие митинги по «австралийскому» образцу — ходил по улицам, громко говоря, а собрав толпу, взбирался на ящик и произносил зажигательную речь. Эсеры и меньшевики ненавидели популярного оратора, завидовали его успеху, но состязаться с ним не отважились.

После июльского расстрела мирной демонстрации в Петрограде, требовавшей у Временного правительства передачи всей власти Советам, в стране разгулялась контрреволюция. Провалившись с наступлением на фронтах, правительство пыталось свалить вину на большевиков.

В эти трудные времена в личной жизни Артема произошло важное событие. И при весьма романтических обстоятельствах.

Городской комитет большевиков на Кузнечной охранялся солдатами полка Руднева — ждали всяких провокаций. Однажды в комнату, где Артем совещался с товарищами, вбежал дежурный и крикнул:

— Какие-то негодяи ведут по улице избитую в кровь девушку! Грозятся повесить ее на площади... Говорят, выступала у Москалевских казарм в защиту большевиков.

— Выручим! — воскликнул Артем и кубарем скатился по лестнице.

Вырвав девушку из озверевшей толпы и заслонив собой, Федор спросил: