Человек с большим будущим - [23]

– Бенгальский опиум, – сказала она, – гораздо лучше китайского опиума. Больше удовольствия для сахиба.

Держа иглу, она поднесла ее к пламени лампы. Опиум разбух и из черного стал багряным. Точными движениями, достойными стеклодува, она разминала его, то растягивая, то снова сворачивая в комок. Это продолжалось некоторое время, но наконец, решив, что опиум уже готов, она в последний раз скатала его, поспешно положила в чашу и передала мне трубку с той почтительностью, с какой самурай протягивает свой меч. Я взял ее и поднес чашей ближе к спиртовке – так, чтобы язычок огня лизал шарик опиума. Затем затянулся долгой равномерной затяжкой, глубоко вдохнул этот мягкий дым с ароматом патоки. Я вдыхал и вдыхал его, пока он не закончился.

И тогда я наконец-то уснул.

Проснулся я несколько часов спустя. Взглянул на часы, но они, как обычно, встали и показывали четверть второго. Они всегда останавливались приблизительно в это время, а после девяти вечера их показаниям, как правило, нельзя было доверять. Это были часы моего отца. Он подарил мне их на восемнадцатый день рожденья, и это, по сути, была единственная семейная реликвия, доставшаяся мне в наследство. С тех пор я их носил постоянно, в том числе и в годы, проведенные во Франции. Они уже давно барахлили – с того самого дня, когда немцы попытались снести мне голову фугасным снарядом в битве на Сомме в шестнадцатом году. Меня отбросило взрывной волной, и я каким-то чудом остался невредим. Часам повезло меньше – стекло разбилось, а на корпусе осталась вмятина. В свой следующий отпуск я отдал их в ремонт, но, как и многие старые солдаты, они так и не стали прежними. Что-то случилось с механизмом, и поэтому теперь они начинали отставать и показывать неправильное время через двенадцать часов после завода. После войны я показывал их лучшим часовщикам на Хаттон-Гарден. Те, какое-то время с ними провозившись, говорили, что поломка устранена, но через неделю все возвращалось на круги своя – с надежностью часового механизма.

Я сел на койке. Рубашка насквозь пропиталась потом. Свечи догорели и застыли на полу десятью лужицами растаявшего воска. В свете керосиновой лампы я разглядел еще двоих клиентов. Они лежали на боку на своих койках без признаков сознания. Девушки нигде не было видно. Я медленно встал, нетвердой походкой поковылял из комнаты, поднялся по лестнице и вышел на улицу.

На город спустился туман, сдобренный выбросами заводских труб. Ночной смрадный воздух напоминал о Лондоне. Только теперь я задумался, как же попасть обратно в свой пансион. Шансов найти в такой час рикшу почти не было, оставалось лишь добираться пешком. Вот только я даже примерно не представлял, где нахожусь. Я ругал себя за то, что не догадался попросить рикшу подождать. Внезапно мне пришло в голову, что Маколи встретил свою смерть в похожих трущобах предыдущей ночью почти в тот же час. Вот будет забавно, если человека, расследующего его убийство, самого убьют сутки спустя при схожих обстоятельствах. Забавно, но не очень-то заманчиво.

Я отправился в путь, надеясь, что двигаюсь в северном направлении. Кое-как нащупывая дорогу во тьме, я ориентировался на одинокий фонарь, в тумане казавшийся просто расплывчатым пятном. Внезапно позади раздался непонятный звук. Я резко развернулся и потянулся за револьвером, но тут же вспомнил, что кобура так и висит на спинке стула у меня в комнате. Я снова себя мысленно обругал.

– Кто здесь? – крикнул я, надеясь, что в голосе не слышно страха.

Ответом была тишина. Упитанная серая крыса выскочила из темноты и юркнула в открытый водосток. Я облегченно вздохнул. Этот город действовал мне на нервы.

Повернувшись, чтобы продолжать свой путь, я что-то почувствовал. Ничего конкретного, просто легкую перемену в воздухе, почти незаметное движение теней. Я вгляделся в темноту, и на какой-то миг мне показалось, что я слышу едва уловимый шепот. По спине побежали мурашки. Я уговаривал себя, что мне померещилось, что у меня разыгралась паранойя. После курения опиума людям часто мерещатся несуществующие звуки. Задним числом я подумал, что лучше бы я проявил осмотрительность и остался в «Бельведере», вместо того чтобы на свой страх и риск отправляться в неведомую глушь. К сожалению, когда человеку срочно нужен наркотик, про осмотрительность он и не вспоминает.

И тут раздался новый звук – скрежет металла, на этот раз громче и ближе. Я инстинктивно попятился и стал поспешно двигаться в обратном направлении. Завернул за угол и столкнулся с каким-то человеком, сшибив его с ног.

– Сахиб? – Это был молодой рикша валла, который привез меня сюда. – Сахиб, – повторил он, с трудом переводя дыхание. – Я не заметил, как вы вышли.

Я помог ему подняться. Он улыбнулся, затем показал на свою рикшу, стоявшую рядом:

– В пансион?

Я прикинул, не вернуться ли в переулок выяснить, что там был за звук, но решил, что не стоит. В конце концов, береженого бог бережет. И это вдвойне верно, если ваш револьвер находится в комнате в полумиле от вас.

Пятнадцать минут спустя мы снова были на Маркус-сквер. Я слез возле «Бельведера», достал из кармана банкноту в одну рупию и вручил ее рикша валла. Тот вытащил потертый кожаный кошелек и стал копаться в нем в поисках сдачи. Я остановил его. Он посмотрел на меня озадаченно: