Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени - [7]
Утверждение биомедицинской модели родов и, как следствие, перенос родов в стационары, которые стали считаться единственным легальным местом для деторождения, привело, конечно, к снижению материнской и младенческой смертности, облегчению страданий роженицы – этого никто не отрицал. Но именно с обращением к теме чувств и эмоций, с усилением позиций гендерной антропологии стало возможным заострить внимание на оборотных сторонах новой, технократической модели родов.
Одновременно с публикациями Дж. Левитт в те же 1980‐е вышло немало работ по истории деторождения, написанных с иных идейных позиций: их авторы не склонны были считать, что двухвековая история трансформации культуры деторождения привела женщину в «физическую тюрьму» (к потере контроля над собственным телом, зависимости от технологий и знаний врачей), а социальную систему – к углублению патриархата, гендерных асимметрий и социального неравенства (поскольку не все женщины имели равный доступ к медицинским технологиям). Так, в книге французского историка Жака Жели «Дерево и плоды» (1984)[26] та же социальная история родовспоможения была подана как история расширения научного знания, прогресс которого неизбежно ведет к общему социальному прогрессу. Однако сторонницы феминистской антропологии восприняли такие воззрения критически[27], полагая, что в контексте гендерных исследований в истории и антропологии раскрывать темы, связанные с историей женского тела, не опираясь на концепты и тезаурус этого нового направления (гендер, медикализация, социальный конструктивизм, биовласть, эмоциональный режим эпохи), уже нельзя[28]. Справедливости ради стоит отметить, что Ж. Жели собрал огромный материал по истории обрядов, миропонимания, по «истории чувств» и интимности в раннее Новое время. Сумев привлечь фольклорные источники, книги по знахарству, он создал классическое сравнительно-этнографическое исследование, проведя аналогию между культурой деторождения европейцев и их представлениями о природных и сельскохозяйственных циклах и ввел в научный оборот бесценный материал по этномедицине (использование целебных трав для стимуляции зачатия[29]). Как и большинство коллег, Ж. Жели полагал, что система родовспоможения, основанная на традиционных знаниях и навыках, «неизбежно сменилась» биомедицинской вследствие развития капитализма, рационализма и урбанизации. Именно так представлялась тема в публикациях немецких историков того же времени (и все они, как можно догадаться, были именно мужчины-исследователи)[30].
В те же годы на излете XX века в европейской и американской историографии появилось множество публикаций, авторы которых не столько центрировали внимание на истории проникновения в акушерство (и через него в массовое сознание) медицинского языка и стиля мышления, медицинских концепций и представлений, сколько реконструировали «историю акушерок»[31]. Историки демонстрировали непростые отношения между умелицами-повитухами, ставшими постепенно акушерками, и мужчинами-врачами и прослеживали эти отношения с конца XVIII века в контексте переноса родов из домашнего пространства в стационары (и, по сути, иллюстрировали процесс медикализации деторождения). Именно в это десятилетие ученые стали задавать непростые вопросы: кто определял поведение роженицы и в силу опыта мог научить их, как не опытные акушерки? Так почему же и как эти последние поддались напору обученных и образованных на медицинских факультетах мужчин-врачей, превратившись в «служанок» акушерской практики? Что было следствием этого растянувшегося на полтора столетия процесса? Те, кто придерживался феминистского подхода, настаивали на том, что в вину врачам-мужчинам можно ставить потерю женщинами собственного автономного опыта родов. Те, кто был далек от феминизма, видели в медикализации родов только солнце научного прогресса.
1990‐е годы принесли с собой взрыв интереса к истории культуры деторождения ушедших столетий[32]. Расширилось тематическое и географическое разнообразие исторических исследований, чему немало способствовал междисциплинарный подход, заметнее стали методы, привлеченные из сопредельных дисциплин, новые источники. Особо усердствовали медиевисты[33] и новисты (специалисты по истории раннего Нового времени)[34]. В те же «гендерные 90‐е»[35] развернулись активные дискуссии между специалистами в области женской истории, социальными историками медицины[36], социальными и культурными антропологами, социологами медицины и филологами. Стоит подчеркнуть, что в то время как российская историография еще только подступала к этим темам, в европейской окончательно утвердились и стали доминирующими подходы феминистской антропологии, гендерной истории, опирающиеся на подходы социального конструктивизма. История родильной культуры давала как нельзя более обширный и внятный материал для реконструкции всех форм противостояния «традиционного» и приобретенного личностного опыта, равно как опыта «научного», то есть опирающегося на доказательные медицинские знания; патриархатных социальных институтов – и идей, связанных с гендерным равенством, женской свободой, репродуктивными правами женщин.
Галантный XVIII век в корне изменил представления о русской женщине, ее правах, роли, значимости и месте в обществе. То, что поначалу казалось лишь игрой аристократии в европейскую жизнь — указами Петра I дамам было велено носить «образцовые немецкие» платья с корсетом и юбками до щиколоток, головы вместо венцов и кик украшать высоченными прическами, а прежнюю одежду «резать и драть» и, кроме того, участвовать в празднествах, ассамблеях и ночных балах, — с годами стало нормой и ориентиром для купеческого и мещанского сословий.
Сексуальная жизнь женщин всегда регламентировалась властными и общественными институтами, а отношение к ней многое говорит о нравах и культурных нормах той или иной эпохи и страны. Главный сюжет этой коллективной монографии – эволюция представлений о женской сексуальности в России на протяжении XI–ХХ веков. Описывая повседневность представительниц разных социальных групп, авторы обращаются к целому корпусу уникальных исторических источников: от церковных сборников наказаний (епитимий) до медицинских формуляров российских родильных домов, от материалов судебных дел до различных эгодокументов.
Книга знакомит читателя с историей насилия в российском обществе XI—XXI вв. В сборник вошли очерки ведущих российских и зарубежных специалистов по истории супружеского насилия, насилия против женщин и детей, основанные на разнообразном источниковом материале, большая часть которого впервые вводится в научный оборот. Издание предназначено для специалистов в области социальных и гуманитарных наук и людей, изучающих эту проблему.
Данное исследование являет собой первую в российской исторической науке попытку разработки проблемы «истории частной жизни», «истории женщины», «истории повседневности», используя подходы, приемы и методы работы сторонников и последователей «школы Анналов».
О «женской истории» Древней Руси и Московии мы не знаем почти ничего. Однако фольклорные, церковно-учительные и летописные памятники — при внимательном их прочтении специалистом — могут, оказывается, восполнить этот пробел. Из чего складывались повседневный быт и досуг русской женщины, как выходили замуж и жили в супружестве, как воспитывали детей, как любили, на какие жертвы шли ради любви, какую роль в жизни древнерусской женщины играл секс — об этом и еще о многом, многом другом рассказывается в книге доктора исторических наук, профессора Натальи Пушкаревой.
"3 феврале — марте 1919 года комиссия сената США слушала людей, вернувшихся из революционной России. Для оправдания интервенции нужно было собрать доказательства, что власть в России узурпирована кучкой преступников, безнравственных и корыстных людей, подчинивших себе народ с помощью «агитаторов из Ист-Сайда» и германских офицеров." Статья из журнала Энергия, экология 1990 № 11.
Очерк истории крестьянской войны XVII в. в Китае. В книге рассказывается о Китае в конце правления династии Мин, причинах развития повстанческих движений, ходе и итогах восстания.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В монографии исследуется один из вопросов взаимоотношений древнего Египта с Нубией, а именно вопрос становления аппарата египетской военной и гражданской администрации на этой территории. Прослеживаются три этапа, связанные с изменениями характера политики Египта в этом регионе, которые в конечном счете привели к превращению Нубии в египетскую провинцию. Выделена роль местного населения в системе сложившихся египетских административных институтов. Исследование охватывает период Древнего, Среднего и Нового царств.
В основе книги лежит историко-культурная концепция, суть которой – рассмотрение истории абхазов, коренного населения Абхазии не изолированно, а в тесном взаимодействии с другими соседними народами и древними цивилизациями. Здесь всегда хорошо прослеживалось биение пульса мировой политики, а сама страна не раз становилась ареной военных действий и политико-дипломатических хитросплетений между великими державами древности и средневековья, нового и новейшего времени. За последние годы были выявлены новые археологические материалы, архивные документы, письменные источники, позволившие объективнее рассмотреть многие исторические события.
Книга, написанная археологом А. Д. Грачем, рассказывает о том, что лежит в земле, по которой ходят ленинградцы, о вещественных памятниках жизни населения нашего города в первые десятилетия его существования. Книги об этом никогда еще не было напечатано. Твердо установилось представление, что археологические раскопки выявляют памятники седой старины. А оказывается и за два с половиной столетия под проспектами и улицами, по которым бегут автобусы и трамваи, под дворами и скверами, где играют дети, накопились ценные археологические материалы.
Одержимость бесами – это не только сюжетная завязка классических хорроров, но и вполне распространенная реалия жизни русской деревни XIX века. Монография Кристин Воробец рассматривает феномен кликушества как социальное и культурное явление с широким спектром значений, которыми наделяли его различные группы российского общества. Автор исследует поведение кликуш с разных точек зрения в диапазоне от народного православия и светского рационализма до литературных практик, особенно важных для русской культуры.
Книга одной из самых известных современных французских философов Юлии Кристевой «Силы ужаса: эссе об отвращении» (1982) посвящается темам материальной семиотики, материнского и любви, занимающим ключевое место в ее творчестве и оказавшим исключительное влияние на развитие феминистской теории и философии. В книге на материале творчества Ф. Селина анализируется, каким образом искоренение низменного, грязного, отвратительного выступает необходимым условием формирования человеческой субъективности и социальности, и насколько, в то же время, оказывается невозможным их окончательное устранение.Книга предназначена как для специалистов — философов, филологов, культурологов, так и для широкой читательской аудитории.http://fb2.traumlibrary.net.
Натали Земон Дэвис — известный историк, почетный профессор Принстонского университета, автор многочисленных трудов по культуре Нового времени. Ее знаменитая книга «Дамы на обочине» (1995) выводит на авансцену трех европейских женщин XVII века, очень разных по жизненному и интеллектуальному опыту, но схожих в своей незаурядности, решительности и независимости. Ни иудейка Гликль бас Иуда Лейб, ни католичка Мари Гюйар дель Энкарнасьон, ни протестантка Мария Сибилла Мериан не были королевскими или знатными особами.
Период с 1890-х по 1930-е годы в России был временем коренных преобразований: от общественного и политического устройства до эстетических установок в искусстве. В том числе это коснулось как социального положения женщин, так и форм их репрезентации в литературе. Культура модерна активно экспериментировала с гендерными ролями и понятием андрогинности, а количество женщин-авторов, появившихся в начале XX века, несравнимо с предыдущими периодами истории отечественной литературы. В фокусе внимания этой коллективной монографии оказывается переломный момент в истории искусства, когда представление фемининного и маскулинного как нормативных канонов сложившегося гендерного порядка соседствовало с выходом за пределы этих канонов и разрушением этого порядка.