Человек рождается дважды. Книга 1 - [23]

— Михаил Степанович! — Колосов догнал его у лестницы. — Раздают ужин и опять солёная рыба. Люди ворчат, а там ещё кое-кто подзуживает: «Это, мол, вам северный паёк»,

— Пойдём!

Краснов спустился в твиндек.

— Товарищ секретарь, уже воротит! Скоро треснем от этой трески, — роптали за столом. Краснов засмеялся:

— Воротит от рыбы? Не рановато? А может быть, плохо приготовлена? Придётся попробовать. — Он взял у Колосова тарелку, дал свой жетон и, получив ужин, уселся за стол. — Жаренная на постном масле? Неплохо. Мы ведь, комсомольцы двадцатых годов, начали строить Советскую республику на ржавой селёдке. А теперь жареная треска, да ещё с пшеном, — говорил он, посмеиваясь и обсасывая кости, — Побольше бы её на Среднекан, вот бы радовались горняки. Так что, друзья, кто успел испортить желудки поджарками, оставайтесь лучше в Магадане.

— Если бы не солёная, она бы Ещё ничего, — пробурчал смущённый голос с конца стола.

— Солёная? Без соли куда хуже. У нас на приисках бывает и так… — Похваливая ужин, он начал рассказывать, как приходилось горнякам есть и без соли.

— Питаясь в салоне и наслаждаясь удобствами каюты, можно баснями приправить и плохую еду. Благо, язык без костей, — заметил Поплавский.

— В салоне? — засмеялся Краснов. — Котёл-то один. Разве что заносят рыбу головой вперёд. Хотя я этого не замечал. — Он посмотрел на Поплавского и неожиданно предложил — Вы хотели бы питаться в кают-компании? Пожалуйста. Вот мой пропуск и жетоны, а я предпочитаю здесь. Заодно можете перебраться в наше общежитие на мою койку. В тайге я соскучился по жизнерадостному коллективу. — И Краснов тут же выложил на стол свой пропуск и жетоны.

— Что же, я человек не гордый, пожалуйста. Нас этим не удивишь. Мы сами нахалы, — не смущаясь согласился Поплавский и принЯлся укладывать вещи.

Белоглазов любовно рассматривал владивостокские образцы, обтирал их носовым платком, приклеивал этикетки, раскладывал на простыне, делая заметки в записной книжке. Увлечённый своим занятием, он не слышал, как подошла Лиденька. Навалившись на него, она через плечо стала рассматривать кусок кварца. Очки Тольки сползли на ухо и упали. Он сжался и, шаря рукой по простыне, робко проговорил:

— Вы не находите, что через меня смотреть неудобно? Может быть, вы подойдёте со стороны?

— Почему неудобно? — засмеялась она и тихо шепнула — Мне так нравятся ваши булыжники и вы.

После того как Лиденька преподнесла Белоглазову ветку сирени, она не то в шутку, не то всерьёз стала интересоваться геологией и довольно решительно ухаживать за ним, посмеиваться над его неловкостью.

Толька наконец разыскал очки и, надев их, осторожно обернулся.

— Лидия, если вам и удобно, то я для себя этого не нахожу.

— А что я сделала? Подумаешь. — Она выпрямилась. — Сидит, как колдун, над своими камнями — и не притронься. Да и сам как булыжник. — Она дёрнула за угол простыни, перемешав всю коллекцию.

Лицо Тольки вытянулось, губы сжались.

— Лялина, уйдите! В дальнейшем рекомендую с булыжниками знакомиться на мостовой.

Лиденька, расстроенная, выбежала из трюма.

— Толька! Краснов ждёт нас в каюте парторга, — крикнул Колосов, перегнувшись через перила.

Белоглазов поднялся на палубу и попал в объятия Юрия, который сразу стал допытываться:

— Что это с такой поспешностью Лиденька из трюма выскочила?

— Кто бы мог подумать, что любовная лодка разобьётся о простой булыжник? Ну ладно, пошли, — уклонился Толька от дальнейших объяснений.

Валю и Матвееву они нагнали у каюты парторга. Краснов разговаривал с группой ребят из первого твиндека. Когда они вошли, он поднялся и показал на диван.

— Прошу извинить, мы сейчас заканчиваем. Рассаживайтесь. Значит, Краевский организует шахматный турнир, а в итоге проведёт с победителями сеанс одновременной игры на нескольких досках. — Он посмотрел на Могилевского. — За тобой, Миша, струнный оркестр.

— А доски и инструменты? — спросил какой-то парень.

— Это уже моя забота. А теперь давайте договоримся о самодеятельности, — кивнул он в сторону Матвеевой и, поднявшись, открыл иллюминатор. Ветер подхватил со стола исписанные листы бумаги и разметал их по полу. Колосов и Краевский одновременно наклонились и стукнулись головами.

— Как, выдержала? Для знакомства неплохо. Значит, сойдёмся, — схватился за голову Краевский.

— Если твоя выдержала, то о моей и спрашивать нечего. Тебя я уже знаю. Слышал, как ты отчитывал эту красивую мещаночку.

— Женю, — подсказал Игорь, — Странная. Будто все эти годы пролежала в мамашином сундуке с салопами и кружевами.

Краснов уже договаривался с женщинами о самодеятельности. Валя согласилась петь и, уходя, задела Колосова. Он обрадовался: значит, что-то хочет сказать,

— Юра, ты обеспечишь выпуск сатирического листка, безобразий на пароходе много. Согласен?

— Да-да! Можно идти? — спросил он торопливо и посмотрел на дверь.

— Ну раз согласен, иди.

Он выбежал на палубу и разыскал Валю,

— Ты хотела мне что-то сказать? — спросил он.

— Я-а? Ничего. Почему ты решил, что говорить должна я?

— Мне показалось.

— Тебе ещё что-нибудь может показаться. Так пусть не кажется. — Она отвернулась.

Подошёл Толька.