Человек, раскрасивший дракона Гриауля - [8]

После смерти Пардиэля я не могла видеть Мерика, а потому переехала в другое место. Он часто пытался встретиться со мной, но я всегда ему отказывала. Искушение было велико, но сознание вины не отпускало. Четыре года спустя, когда умерла Джарке — ее раздавило сорвавшейся повозкой, мне написал один из ее помощников. В письме говорилось, что Джарке любила Мерика, что это она сообщила Пардиэлю о наших свиданиях и, быть может, сама разработала план убийства. Тяжесть моей вины — для меня — заметно ослабела, и я подумала: а не повидаться ли мне с Мериком. Однако прошло чересчур много времени, и мы оба жили своей жизнью, поэтому я не стала ничего предпринимать. Еще через шесть лет, когда воздействие Гриауля на людей уменьшилось настолько, что сделалась возможной эмиграция, я переселилась в Порт-Шантей, после чего не слышала о Мерике добрых двадцать лет, а потом получила однажды письмо, часть которого приведу.

„…Мой старый друг из Регенсбурга, Луис Дардано, живет со мной и пишет мою биографию. Повествование выходит довольно-таки легковесным и сильно смахивает на те истории, которые обычно рассказывают в трактирах; впрочем, если ты помнишь мою манеру, такой тон представляется вполне подходящим. Но вот я читаю — и удивляюсь: неужели моя жизнь была столь простой? Одно стремление, одна привязанность… Господи, Лиз! Мне семьдесят лет, а я по-прежнему грежу о тебе, по-прежнему думаю о том, что случилось тем утром под крылом. Как ни странно, только теперь я понял, что корень всего не в Джарке и не в нас с тобой, а в Гриауле. Как я мог не видеть этого раньше?! Ведь я уходил от него, а он нуждался во мне, ибо иначе некому было бы завершать картину на его боку, картину его полета, бегства, желанной смерти. Я уверен, ты сочтешь мой вывод смехотворным, но не забудь, что я пришел к нему в конце пути длиною в сорок лет. Я знаю Гриауля, знаю его чудовищную ловкость и коварство. Я чувствую его влияние в каждом поступке, совершенном в долине с момента моего в ней появления. Каким же я был глупцом, раз не мог догадаться, что за печальным исходом нашей любви стоит его зловещая воля!..

Теперь тут всем заправляют военные, как тебе, наверняка, известно и без меня. По слухам, они собираются зимой осаждать Регенсбург. Немыслимо! Их отцы были невеждами, а они сами — полные тупицы. Работа продолжается, у меня все по-старому: плечо болит, дети пялятся на улицах, взрослые шепчутся о том, что я спятил…“

Лиз Клавери. „Под крылом Гриауля“

3

Прыщеватый и высокомерный майор Хаук отличался молодостью, худобой и хромотой. Когда Мерик вошел в его кабинет, майор учился расписываться. Роспись Хаука с ее элегантными завитушками явно должна была служить примером для потомства. Разговаривая, майор расхаживал по кабинету, то и дело смотрелся в зеркало, касался отворота алого кителя или проводил пальцами по складкам белых брюк. Форма была новая, во всяком случае, Мерик еще такой не видел. Он хмыкнул про себя, заметив на эполетах крошечных дракончиков. Неужто, подумалось ему, Гриауль способен на подобную иронию и заронил мысль обо всей этой буффонаде в сознание супруги какого-нибудь генерала?

— …вопрос не в людях, — вещал майор, — а… - Он умолк и откашлялся.

Мерик, который занимался тем, что изучал тыльные стороны своих ладоней, поднял голову. Прислоненная к его колену трость с громким стуком упала на пол.

— Вопрос в материале, — твердо докончил майор. — Например, в стоимости сурьмы…

— Сурьма нам вряд ли уже понадобится, — заметил Мерик. — Минеральные красные краски мне почти не требуются.

Лицо майора выразило нетерпение.

— Отлично, — сказал он, наклонился над столом и принялся рыться в бумагах. — Ага! Вот чек на доставку некоего сорта рыбы, из которой вы получаете… — Он возобновил рытье.

— Шоколадный оттенок, — выручил его Мерик. — С ним тоже никаких хлопот. Мне сейчас нужны золотистые и фиолетовые тона, а также немного голубого и розового. — Ему хотелось, чтобы майор наконец заткнулся; иначе он не успеет подняться к глазу до заката.

Однако Хаук упорно продолжал подсчеты. Мерик посмотрел в окно. Поселок у подножия Гриауля разросся в город, который мало-помалу переползал через холмы. Большинство домов выстроено было на совесть, из дерева и камня; скаты крыш и дым из фабричных труб напомнили Мерику Регенсбург. Вся красота окружающей природы исчезла, переместилась на картину. С востока на город надвигались свинцово-серые дождевые тучи, но до них пока было далеко, и полуденное солнце светило вовсю, заливая своими лучами раскрашенный бок дракона. Казалось, солнечный свет проникает вглубь, в мнимую бесконечность слоев окраски. Голос майора превратился в едва слышное жужжание. Мерик любовался разноцветными, искристыми узорами и вдруг сообразил, что майор рассуждает о приостановлении работы.

Поначалу он запаниковал, перебил Хаука и стал возражать, но майор упрямо твердил свое, и Мерик вынужден был замолчать, а поразмыслив, он даже решил, что оно и к лучшему. Закончить картину невозможно, а он устал. Быть может, самое время порвать с Гриаулем, устроиться в какой-нибудь университет и чуток передохнуть?