Человек против мифов - [40]

Я прихожу поэтому к выводу, что, хотя от нас безусловно требуется понимание всех осуждаемых нами вещей, мы вовсе не обязаны одобрять все понятые нами вещи. Если познание зла не побуждает нас ненавидеть его и бороться с ним, значит мы отдали без боя благороднейшее человеческое свойство – способность торжествовать над вторгающейся несправедливостью. Мне неизвестен ни один этический принцип, который требовал бы от нас сидеть в расхлябанном любвеобильном бездействии, давая нашим лучшим надеждам погрязать в бездонном болоте доброжелательности.

Быть человечным – значит любить человечество. Любовь к человечеству, на мой взгляд, скорее будет заключаться в уничтожении его врагов.

* * *

6. Наш балансер, наконец, – человек справедливый; напоминая нам о двух сторонах всякого вопроса, он часто имеет в виду, что все стороны имеют право на внимание. Кажется, ничто не может быть справедливей и либеральней такого учения, особенно пока оно оторвано от социальной реальности. При внедрении в реальный мир, однако, оно имеет неудобное свойство не только менять свой нравственный облик, но даже переходить в свою противоположность.

Главное оправдание для идеи о необходимости выслушивать все стороны – желание не подавить ни одну истину и не пройти мимо ни одного обоснованного требования. Предполагается также, что даже если стороны ошибочно представляют свои претензии и свои требования, они совершенно честно уверены, что вполне могут доказать свою правоту. Слова о "честной уверенности" в правоте своего дела предполагают прежде всего, что доводы не состряпаны заинтересованной стороной с целью обмана и злостной пропаганды. Человек, искренно защищающий ошибочный взгляд, в корне отличается от интригана, который использует малейшую возможность публичного выступления для расчетливого распространения лжи. Всякий согласится, что правдивые люди заслуживают внимания. Большинство из нас согласится, что и честно заблуждающийся человек заслуживает внимания. Но кто, кроме самих лжецов, захочет утверждать, что лжецы заслуживают того, чтобы их слышали?

Я считаю, что просто в порядке абстрактного принципа можно смело отрицать за умышленным обманом право на самовыражение. Однако императивность этого принципа становится ясной, как день, стоит нам обратиться к конкретным примерам. В Германии, в дни до прихода Гитлера к власти, лидеры социал-демократической партии носились с идеей, что принцип свободы речи означает свободу речи для нацистов. Так вот, для захвата власти нацистам надо было создать широкую опору среди немецкого населения. Для создания такой базы надо было иметь возможность распространять свои ложные учения (скажем, антисемитизм) посредством брошюр, книг и речей. Предоставление этой возможности нацистам кончилось потерей свободы для всех остальных. Оно привело также к преследованиям, убийствам и войне, т.е. к смерти миллионов во всем мире. Право свободы речи при таком злоупотреблении им привело к отрицанию не только самого себя, но и всех других прав, культивируемых и соблюдаемых прогрессивным человечеством.

Так неизбежно будет всегда и везде. Раз существует группа людей, склоняющаяся к диктатуре, она поглотит и уничтожит все другие группы, если ее не пресечь. Людям, неспособным сформулировать свои собственные воззрения, придется принять свои взгляды готовыми от других, усваивая их под угрозой плетей и касторки. Терпимость можно проявлять ко всему, но только не к нетерпимости. Свободу можно распространить на каждого, кроме тех, кто превращает людей в рабов.

* * *

7. Не согласившись с болтающейся и балансирующей личностью по шести отдельным пунктам, в возмещение за нашу нелюбезность мы подарим им одну в известном смысле беспроигрышную точку зрения. Для этого будем интерпретировать тезис о двух сторонах всякого вопроса в том смысле, что никогда нельзя принимать решение до тщательного изучения проблемы. Такая точка зрения, по-видимому, вообще не может быть ошибочной. Я действительно думаю, что это так – лишь бы пределы тщательного изучения не оказались слишком растяжимыми и не превратились в оправдание для бесконечной отсрочки действия. Балансируя или качаясь на волнах, человек может придать себе очень усердный вид. Он может постоянно твердить: "Минуточку, минуточку, я еще не закончил рассмотрение всех обстоятельств дела". События, однако, не так легко соглашаются обождать, как люди. Изучаемая проблема находит какое-то решение в ходе самих событий, а ее усердные анализаторы продолжают балансировать и болтаться по-прежнему.

Практическая цель всякого изучения – оказать какое-то влияние на изменяющийся мир. Для оказания этого влияния в согласии с нашими намерениями требуется довольно-таки доскональное знание всего совершающегося в физическом и социальном мире. Нет сомнения, что по крайней мере в идеальном случае хорошо было бы знать все возможности и все программы, прежде чем настроиться на решение, потому что в противном случае наше решение по незнанию вполне может обернуться своей противоположностью.

Вот одна граница, за которую не должно выходить наше планирование. Есть, как я намекнул выше, и другая. Все планы строятся для определенного момента в истории; они релевантны для данного момента и только для него. Когда момент проходит, его сменит другой, которому первоначальный план уже не соответствует: каким бы хитроумным он ни был в целом и в деталях, он повисает в воздухе, бессильный повлиять на ход событий в желаемом направлении. Такова мораль и философия знаменитой удачной фразы о неудачниках: "Слишком мало и слишком поздно".