Человек, проходивший сквозь стены - [3]

Отдаться в руки полиции лишь для того, чтобы поразить нескольких сослуживцев, — не значит ли это проявить поразительное легкомыслие, недостойное человека выдающегося? Однако сознательная воля мало значит в подобных решениях. Дютийолю казалось, что он приносит свою свободу в жертву честолюбивому стремлению отстоять себя перед обидчиками, тогда как на самом деле он катился туда, куда толкал его рок. Для человека, умеющего проходить сквозь стены, невозможна сколько-нибудь успешная карьера, если он хоть раз не побывает в тюрьме. Попав под своды Санте, Дютийоль почувствовал себя баловнем судьбы. Толщина тюремных стен была для него чудесным подарком. На следующий же день удивленные сторожа обнаружили, что заключенный вбил в стену своей камеры гвоздь и повесил на него золотые часы начальника тюрьмы. Он не сумел или не пожелал объяснить, каким образом эта вещь оказалась в его распоряжении. Часы были возвращены законному владельцу, а назавтра вновь оказались у изголовья Гару-Гару вместе с первым томом «Трех мушкетеров», позаимствованным из книжного шкафа начальника тюрьмы. Тюремная стража выбилась из сил. Мало того, она жаловалась, что получает в зад пинки необъяснимого происхождения. Можно было подумать, что у стен есть не только уши, но и ноги. Через неделю после того, как Гару-Гару посадили в тюрьму, начальник Санте, войдя однажды утром в свой кабинет, обнаружил на столе письмо следующего содержания:

«Господин начальник! Учитывая наш обмен мнениями от 17 числа текущего месяца, а также учитывая Ваши общие распоряжения от 15 мая прошлого года, честь имею сообщить, что я только сейчас дочитал второй том „Трех мушкетеров“ и предполагаю бежать из тюрьмы сегодня ночью между двадцатью пятью и тридцатью пятью минутами двенадцатого. Прошу Вас, господин начальник, принять выражения моего глубочайшего уважения. Гару-Гару».

Несмотря на то, что в эту ночь за Дютийолем был установлен строжайший надзор, он исчез ровно в одиннадцать тридцать. На следующее утро эта новость стала достоянием публики и вызвала небывалый взрыв восторга. Дютийоль же, совершив новую кражу, которая вознесла его на вершину славы, даже и не думал скрываться и беззаботно разгуливал по Монмартру. Через три дня после побега, около полудня, он был арестован на улице Коленкур в кафе «Мечта», где в обществе нескольких приятелей пил белое вино с лимонным соком.

Гару-Гару был снова водворен в Санте и заперт на три замка в темном карцере; он оттуда вышел в тот же вечер и, отправившись спать в квартиру начальника тюрьмы, устроился в комнате для гостей. Часов в девять утра он позвонил горничной и велел ей принести завтрак; а когда прибежала стража, позволил ей схватить себя прямо в постели, не оказывая никакого сопротивления. Разъяренный начальник тюрьмы поставил часового у дверей карцера и посадил Дютийоля на хлеб и воду. Но в полдень арестант уже завтракал в соседнем ресторане, откуда, допив кофе, позвонил начальнику тюрьмы:

— Алло! Господин начальник, мне, право, очень неловко беспокоить вас, но когда я уходил, я забыл захватить ваш бумажник и поэтому застрял теперь в ресторане. Сделайте одолжение, пришлите кого-нибудь расплатиться по счету.

Начальник тюрьмы прибежал самолично. Он был так возмущен, что стал изрыгать угрозы и оскорбления. Обидевшийся Дютийоль на следующую ночь сбежал и решил больше не возвращаться. Теперь он принял меры предосторожности — сбрил свою черную бородку и заменил пенсне со шнурком очками в черепаховой оправе. Спортивная каскетка и костюм в крупную клетку с брюками гольф довершили его преображение. Он поселился в небольшой квартирке на авеню Жюно, куда еще до первого своего ареста перевез часть мебели и вещи, которыми больше всего дорожил. Шум славы стал утомлять его, а после пребывания в Санте способность проникать сквозь стены утратила значительную часть своей притягательности. Самые толстые и неприступные стены интересовали его теперь не более, чем легкие ширмы. Проникнуть в сердце громадной пирамиды — вот что стало теперь его мечтой. Обдумывая план путешествия в Египет, он вел пока что самую безмятежную жизнь — коллекционировал марки, ходил в кино, фланировал по улицам Монмартра. Его внешность настолько изменилась, что даже самые близкие друзья не узнавали его, когда он — чисто выбритый и в черепаховых очках — проходил мимо них. Только художник Жан Поль, от которого не ускользало ни малейшее изменение в облике постоянных жителей квартала, узнал его. Столкнувшись как-то утром с Дютийолем на углу улицы Абревуар, художник бесцеремонно обратился к нему на уличном жаргоне:

— Чего это ты канаешь за фраера? Хочешь натянуть бороду мусорам?

Его слова имели приблизительно такой смысл: «Думаешь, я не вижу, для чего ты вырядился таким щеголем? Хочешь сбить с толку сыщиков?»

— Эх, — пробормотал Дютийоль, — он меня узнал.

Это происшествие его обеспокоило, и он решил ускорить свой отъезд в Египет. Но в тот же самый день он влюбился в хорошенькую блондинку, которая дважды встретилась ему на протяжении четверти часа, когда он прогуливался по улице Лепик. Она затмила собой все — коллекцию марок, Египет и пирамиды. Да и блондинка поглядывала на него с большим интересом. Ничто так не поражает воображение современных женщин, как брюки гольф и черепаховые очки — они невольно вызывают образ любимого киногероя и внушают мечты о коктейлях и калифорнийских ночах. Жан Поль рассказал Дютийолю, что красавица, к несчастью, замужем, а муж ее — человек грубый и подозрительный. Этот ревнивец, сам предававшийся разгулу, уходил из дому в десять часов вечера и возвращался в четыре утра. Но перед уходом он неукоснительно принимал меры предосторожности: ставни запирал висячими замками, а двери — на два оборота ключа. Днем он не спускал с жены глаз, а случалось даже, шпионил за ней на улицах Монмартра.