Человек, помоги себе - [3]

Но есть ли у меня хоть малюсенький талантишко?

Что из того — напечатали в разделе «Проба пера молодых» два рассказика? Или прочитали один стишок в передаче для старшеклассников! Да пусть даже дали задание — сделать радиорецензию о выставке в музее! А вот разыскала сейчас в завале бумаг тот стишок, что сочинила летом у моря, когда смотрела на необозримый простор. Когда-то он мне безумно нравился. Сейчас же пригляделась: ужас! Абсолютно бездарный! «Космические страсти». «Бушуют рьяно». «Океан-гигант». Отвратительно!

Только и это не самое главное — стихи, рецензии…

Вот почему в классе не так?

Учителя, конечно, как прежде, ставят меня в пример — и по учебе, и вообще. А ребята… Для них, видите ли, какой-то новенький Бурков куда лучше! Герой! А Лариса Нечаева? С незапамятных времен учится шаляй-валяй. Но он-то задружил не с кем-нибудь, а именно с ней. Что же опять получается? Будь ты хоть семи пядей во лбу, а счастье проходит мимо тебя?..

У входа в музей уже собрались наши ребята, окружая Анну Алексеевну. Конечно, галдели. А она, весело смеясь, что-то говорила Марату Галустяну.

Аннушка пришла к нам три года назад, когда сама еще казалась совсем девочкой. Только прическа у нее и тогда была теперешняя, вполне «взрослая» — тяжелый пучок темных волос, на затылке. За три года на наших глазах в ее жизни произошли огромные перемены — появился Олег Иванович, была их свадьба, родилась Светланка. Но с нами Анна Алексеевна все такая же: требовательная, как учительница, и откровенная, как подруга. За эту ее откровенность и душевность мы платим тем же — дома того не скажешь, чем с ней делишься. Да и к Олегу Ивановичу мы привыкли — если собираем Олимп у них на квартире, он всегда участвует в наших спорах и часто ходит вместе с нами в кино и в музей. А со Светланой мы водимся чуть не с первого дня ее рождения. Вот и сейчас девочки забавляли ее. Только сегодня она не в духе — куксится, хнычет. Анна Алексеевна отвлеклась от разговора с Маратом.

— Устала, дочка?

— К тебе хочу, — потянулась та и, перебравшись с отцовских рук, уткнулась в мамино плечо.

— Опять нездоровится ей, — встревоженно сказала Анна Алексеевна, щупая девочке лоб. — Может, вернетесь домой?

— Пожалуй, — согласился Олег Иванович. Он — ученый, кандидат наук, селекционер, выращивает пшеницу. А похож на артиста Тихонова.

— Не хочу домой! — замотала Светлана кудряшками. — Хочу картинки смотреть.

— Картины будешь смотреть в другой раз. Сейчас пойдешь с папой.

— С тобой хочу!

— Анна Алексеевна, вы и правда идите, — сказал Марат. — Мы одни можем.

— Да, да, — поддержали мы комсорга. — Идите.

— Но мне надо, — ответила Анна Алексеевна. — И Светлана у нас уже не маленькая, должна понять: маме надо!

Когда Олег Иванович ушел с девочкой, Анна Алексеевна заметила:

— Вот что, друзья дорогие, прошу вас — не портить мне дочь своей жалостливостью.

— Так ведь ей нездоровится, сами сказали.

— Не настолько, чтобы потакать капризам. Поблажки только расслабляют волю.

— А вы всегда педагог! — засмеялся Марат.

Девочки начали высказывать предположение — не простудилась ли маленькая, но Анна Алексеевна сказала, что Светлана недомогает уже несколько дней: ей то лучше, то хуже, врачи не могут ничего определить, назначили консилиум.

В этот момент подошел бесстыдно опоздавший Илья Шумейко. Он как ни в чем не бывало поздоровался и, сняв очки, начал протирать их да еще спросил, почему это мы не входим. Как будто не мы его ждали целые полчаса, а он нас. Это всех возмутило, на него накинулись: «Еще бы на два часа опоздал!» Пока кругом шумели, Вика шепнула мне, о чем Аннушка рассказывала до моего прихода. Оказывается, сегодня утром она получила два письма от своих бывших учеников, мы их сокращенно зовем «бывучами». Так вот одно письмо от Майки Федотовой, а другое от «бывуча», который много лет не давал о себе знать и вдруг написал. Учительница читала это письмо и вспоминала, какой был Валерий Заморыш. Заморыш — фамилия. Сам-то он, сказала Вика, наоборот, здоровенный: прислал в письме фотографию.

Мне захотелось взглянуть на здоровенного Заморыша, и я попросила у Аннушки карточку. Она дала и оба письма. На снимке впрямь богатырь в военной форме. Сержант Советской Армии. Только письма я прочитать не успела — мы вошли в музей.

Нас собралось полкласса — большинство кружковцы. Олимпийцы, как и следовало ожидать, не подвели.

До последней минуты я надеялась, что появится Н. Б. Но… ни его, ни Ларисы! Конечно, я не подала вида, как расстроилась, наоборот, весело бросила клич: «Вперед, олимпийцы!» и первая влетела в вестибюль музея.

Дружной стайкой, не отставая от седовласой женщины — экскурсовода, ходили мы по залам выставки московских художников. Я все записывала в блокнот. После осмотра выставки создалось такое впечатление, будто мы сами побывали в столице — на Новом Арбате, в Большом театре и на Красной площади.

Когда экскурсовод завершила рассказ и ушла, мы еще долго стояли перед картиной с видом на Москву-реку. Нам очень понравилось, как выписана вода, и солнечные блики на воде, и белый катер, и ажурные листья на переднем плане. Все было тщательно разрисовано — до каждой прожилочки на зеленом листке. Вика даже возмутилась, что экскурсовод прошла мимо этой картины, не сказав о ней ни слова.