Человек Плюс - [66]

Поэтому мы прекратили работу и этого узла, и вложили все ресурсы, какие только могли себе позволить, в межпланетную колонизацию. Вначале это казалось самым несбыточным решением.

Но нам все-таки удалось — почти, почти! — совершить это. Когда Роджер Торравэй приземлился на Марсе, был завершен первый и самый трудный шаг. Когда корабли, летящие следом, займут свои места, на орбите или на поверхности планеты, выживание нашей расы будет обеспечено, и мы впервые сможем уверенно смотреть в будущее.

Вот почему мы с таким удовлетворением следили, как Роджер Торравэй делает первые шаги по поверхности планеты.

Ранцевый компьютер Роджера был триумфом конструкторской мысли. В нем размещалось три раздельных системы, конечно, с перекрестной связью, с совместным использованием ресурсов, но все вместе они могли обеспечить надежность ноль девять, по крайней мере до тех пор, пока резервный компьютер 3070 не выйдет на орбиту. Одна система была промежуточным звеном — медиатором в органах чувств Роджера, вторая контролировала нервную и мышечную подсистемы, позволявшие ему передвигаться. Третья передавала по телеметрии все, что поступало на входы органов чувств. Все, что видел он, видели и мы, на Земле.

Чтобы устроить это, пришлось немного потрудиться. В соответствии с теоремой Шэннона, частотный диапазон линии связи не позволял передать абсолютно все, но мы предусмотрели возможность случайной выборки. Передавался приблизительно один бит из сотни — сначала по радио в посадочный модуль (специально для этого мы выделили один канал), потом на орбитальный корабль, где плавал в невесомости Тит Гизбург, теряя кальций костей и глядя на телеэкран. Отсюда, профильтрованный и усиленный, сигнал в пакетном режиме передавался на один из синхронных спутников Земли, связанный в тот момент и с Марсом, и с Голдстоуном. Таким образом, все, что мы видели, было «настоящим» всего лишь на один процент. Но этого было вполне достаточно — остальное заполняла программа интерполяции, написанная для приемника в Голдстоун. Гизбург видел только последовательность неподвижных кадров; на Земле все, что видел Роджер, выглядело, почти как прямой телерепортаж с места событий.

На всей Земле, на телеэкранах всех стран, люди видели бурые горы, поднимающиеся на десять миль в высоту, видели отсветы марсианского дня в иллюминаторах посадочного модуля, и даже могли разглядеть выражение на лице Дона Каймана, когда он поднялся с колен после молитвы и в первый раз выглянул на Марс.

В Поднебесном Дворце, в Пекине, чтобы посмотреть эту передачу, повелители Новой Народной Азии прервали заседание планового совета. Они смотрели эти кадры со смешанными чувствами — это был триумф Америки, не их. В Овальном кабинете ликование президента Дешатена не омрачалось ничем. Это был не только триумф Америки, это был его личный триумф: он навсегда останется президентом, который утвердил человечество на Марсе. И почти каждый радовался, хоть немного — даже Дори Торравэй, которая, закрывшись в комнате у себя в магазине, сидела, подперев голову руками, смотрела на экран и пыталась прочесть, что написано в глазах ее мужа. Ну, и конечно, за городом, в большом белом кубе института, все, кто оставался на дежурстве, не отрываясь, следили за передачами с Марса.

Для этого у них хватало свободного времени, потому что больше делать было особенно нечего. Удивительно, насколько пустым стало казаться здание, как только Роджер покинул его.

Все сотрудники были награждены, все, начиная с кладовщиков: личная благодарность от президента, тридцатидневный внеочередной отпуск и повышение в должности. Клара Блай использовала свой отпуск, чтобы все-таки продолжить неоднократно откладывавшийся медовый месяц. Вейднер и Фрилинг потратили это время на черновой вариант монографии Брэда, отправляя ему на орбиту каждый лист, вынутый из машинки, и получая через Голдстоун правленый вариант. Верн Скэньон, естественно, отправился вместе с президентом в торжественное турне по пятидесяти четырем штатам и столицам двадцати иностранных государств. Бренда Хартнетт со своими детьми дважды появилась на телевидении. Их засыпали кучей подарков. Вдова человека, который погиб, чтобы доставить Роджера Торравэя на Марс, теперь была миллионершей. Когда корабль стартовал и Роджер отправился к Марсу, у каждого из них был свой звездный час, особенно в последние дни перед посадкой.

А затем мир взглянул на Марс глазами Роджера — и его брата за спиной — и вся их слава развеялась. С этого мгновения все лавры принадлежали Роджеру.

Мы тоже смотрели.

Мы видели Брэда и Дона Каймана, в скафандрах, завершающих последние проверки перед выходом на поверхность. Роджер в скафандре не нуждался. Он напряженно застыл перед люком, как сеттер, принюхиваясь к разреженному воздуху. Большие черные крылья покачивались у него над головой, впитывая лучи непривычно маленького и непривычно яркого солнца. Через телекамеру внутри аппарата мы видели силуэт Роджера, на фоне тускло-коричневых и песчаных цветов резкого марсианского горизонта…

А потом мы увидели то, что он видел собственными глазами. Когда Роджер взглянул на яркие, искрящиеся цвета планеты, для жизни на которой он был создан — она показалась ему прекрасной, манящей, сказочной страной.