Человек плюс машина - [22]
— Ах, я что-то не очень хорошо вас понимаю! — вскочила, перебивая Эль-К, Вера Анисимовна, которую кто-то недавно назвал уже не «совестью отдела», а «совестью института». — По-вашему, выходит, что добро может фигурировать в форме зла, что возможен некоторый независимый от добра прогресс?! Ах, это ужасная точка зрения! Нет-нет, истинный прогресс всегда в конечном счете связан — не буду употреблять слово «добро» — с истинным гуманизмом, с хорошим отношением к людям! И ценит человечество по-настоящему тех ученых, которые были гуманистами. Не ожидала я от вас, Иван Иванович, таких поступков, скажу откровенно, не ожидала! И от вас, Виктор Викторович, не ожидала услышать подобной философии!..
— Да, это вы, Виктор Викторович, извините, переборщили, — вступил и Зиновий Моисеевич Герц. — «Наука при дворах тиранов»! Это надо же! Нет, Виктор Викторович, подлинный импульс к развитию науки возникал лишь тогда, когда наука выступала в совокупности с прогрессивными, ведущими силами своего же времени. Победу французской революции ковали, между прочим, Карно и Лавуазье!
— Эх, куда хватил! «Ковали»! — зарычал на него Михаила Петрович, пребывавший в тот день, как кажется, вообще в скверном расположении духа. — Ковали, ковали, а чего сковали?! Фуше с Бонапартом, так, что ли?! «Совокупно с ведущими отрядами»!.. А вот у нас… ребята рассказывали… Пугачев Емельян прихватил тоже одного астронома. (М. П. таким образом брал реванш и в отношении Опанаса Гельвециевича.) Ловица его фамилия. Спрашивает: «А чем это, — говорит, — барин занимается?» Ему отвечают: смотрит на звезды, дескать. А он говорит: «Ну тогда подвесьте его, — говорит, — поближе к звездам!» Вот так-то, уважаемый!.. Виктор прав, диалектически надо подходить!.. Хотя, конечно, не можем и мы допустить…
Опанас Гельвециевич тоже не мог допустить, чтобы последнее слово осталось за противником.
— Морали нет, есть только красота! — воскликнул Опанас Гельвециевич. — Это из романа Бориса Савинкова «Конь бледный…» — удовлетворительно добавил он. (О. Г., понятное дело, не пропускал литературы, Айтматова ли, Савинкова ли, если она хоть как-то касалась конского вопроса.)
— Мне позволено будет все-таки окончить свое выступление? — любезно осведомился Эль-К.
— Да-да, пожалуйста, Виктор Викторович, — кивнул Кирилл Павлович, устало стуча карандашиком. — Только, пожалуйста, поконкретнее, а то мы отклонились. Каковы будут ваши предложения?
— Я не думаю, чтобы высказанные мною соображения совершенно не относились к делу, — мягко, но вместе с тем достаточно строго ответил Эль-К на директорскую реплику. — Более того, я полагал бы, что небесполезно продолжить… как-нибудь при случае… разумеется… нашу дискуссию… Но я понимаю, что сейчас, конечно, времени у нас мало и необходимы конкретные, оперативные, как здесь говорилось, меры… И вот, рассуждая в плане конкретном, я должен сказать, что у нас, конечно, есть резервы…
— Вот-вот, — обрадовался Кирилл Павлович. — Пожалуйста, что вы имеете в виду?
— Мою речь некоторые здесь неверно истолковали как проповедь какой-то безнравственности. Отнюдь. Я абсолютно согласен с предыдущими ораторами, — склонил Эль-К свою красивую голову, — в том, что дисциплина в нашем вычислительном центре должна быть поднята, как говорится, на должную высоту. Иван Иванович мой старый друг, но истина мне дороже, и я не могу не сказать, что молодежь на машине он распустил. Они попросту сели ему на шею. А между прочим, если бы дисциплина была выше, то, я убежден, и машина работала бы лучше… Да и не только в дисциплине вопрос или в этике там, нравственности, называйте как угодно. Тут есть одна прагматическая сторона дела… Мы не можем зависеть от одного человека. От состояния его здоровья, от его настроения, от уровня его, так сказать, эмоционального возбуждения… Я подчеркиваю, что говорю не о мистическом, как только что здесь выразились… «сросся с машиной» и тому подобное, а о совершенно конкретном, прагматическом аспекте… Как можно вверять судьбу целого коллектива одному человеку?! Вдруг с ним что-нибудь случится? Нет, не дай бог, конечно, но все-таки!.. Не ровен час, он… ты извини, Иван Иванович, но ты ведь так переутомлен, ты все время в таком возбуждении… не ровен час, еще выкинешь что-нибудь! Ха-ха-ха!.. А то ребята твои выкинут… Видишь ли, с картами-то как нехорошо получилось… Короче, необходимо наладить на машине учебу молодежи, это первое. А для этого, в свою очередь, в отделе автоматизации и в вычислительном центре необходим хороший администратор. В администраторы же Иван Иванович абсолютно не годится. Увы, но это так. Мы все знаем: есть образцы идеальных сочетаний талантов административного и большого ученого… — (Быстрый, но все же различимый жест в сторону Кирилла Павловича.) — Если для Системы мы и не нашли пока человека такого, то будем спокойно говорить об этом. Стало быть, нужно различить и разделить эти функции. Оставить за Иваном Ивановичем техническую, а вернее, творческую часть. Создать ему возможности для более плодотворной работы… А для административной, организационной… подыщем человека… облечем его полномочиями…
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960—1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Роман «Наследство» не имел никаких шансов быть опубликованным в Советском Союзе, поскольку рассказывал о жизни интеллигенции антисоветской. Поэтому только благодаря самиздату с этой книгой ознакомились первые читатели.
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960—1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание...») и общества в целом.
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
Единственная пьеса Кормера, написанная почти одновременно с романом «Человек плюс машина», в 1977 году. Также не была напечатана при жизни автора. Впервые издана, опять исключительно благодаря В. Кантору, и с его предисловием в журнале «Вопросы философии» за 1997 год (№ 7).
В книгу известного ленинградского писателя Александра Розена вошли произведения о мире и войне, о событиях, свидетелем и участником которых был автор.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник вошли рассказы о встречах с людьми искусства, литературы — А. В. Луначарским, Вс. Вишневским, К. С. Станиславским, К. Г. Паустовским, Ле Корбюзье и другими. В рассказах с постскриптумами автор вспоминает самые разные жизненные истории. В одном из них мы знакомимся с приехавшим в послереволюционный Киев деловым американцем, в другом после двадцатилетней разлуки вместе с автором встречаемся с одним из героев его известной повести «В окопах Сталинграда». С доверительной, иногда проникнутой мягким юмором интонацией автор пишет о действительно живших и живущих людях, знаменитых и не знаменитых, и о себе.
В сборник включены рассказы сибирских писателей В. Астафьева, В. Афонина, В. Мазаева. В. Распутина, В. Сукачева, Л. Треера, В. Хайрюзова, А. Якубовского, а также молодых авторов о людях, живущих и работающих в Сибири, о ее природе. Различны профессии и общественное положение героев этих рассказов, их нравственно-этические установки, но все они привносят свои черточки в коллективный портрет нашего современника, человека деятельного, социально активного.
Во второй том вошли рассказы и повести о скромных и мужественных людях, неразрывно связавших свою жизнь с морем.
В третий том вошли произведения, написанные в 1927–1936 гг.: «Живая вода», «Старый полоз», «Верховод», «Гриф и Граф», «Мелкий собственник», «Сливы, вишни, черешни» и др.Художник П. Пинкисевич.http://ruslit.traumlibrary.net.