Человек нового мира - [71]

Я поспешил уверить Владимира Ильича, что всячески буду избегать подобной ошибки.

«Только нельзя допустить, — сказал я, — чтобы психопаты и шарлатаны, которые сейчас в довольно большом числе стараются привязаться к нашему пароходу, стали бы нашими же силами играть неподобающую им и вредную для нас роль».

Владимир Ильич сказал на это буквально следующее:

«Насчет психопатов и шарлатанов вы глубоко правы. Класс победивших, да еще такой, у которого собственные интеллигентские силы пока количественно невелики, непременно делается жертвой таких элементов, если не ограждает себя от них. Это в некоторой степени, — прибавил Ленин, засмеявшись, — и неизбежный результат и даже признак победы».

«Значит, резюмируем так, — сказал я. — Все более или менее добропорядочное в старом искусстве — охранять. Искусство не музейное, а действенное — театр, литература, музыка — должно подвергаться некоторому, не грубому воздействию в сторону скорейшей эволюции навстречу новым потребностям. К новым явлениям относиться с разбором. Давать им возможность завоевывать себе все более видное место реальными художественными заслугами. В этом отношении, елико возможно, помогать им».

На это Ленин сказал:

«Я думаю, что это довольно точная формула. Постарайтесь ее втолковать нашей публике, да и вообще публике, в ваших публичных выступлениях и статьях».

«Могу я при этом сослаться на вас?» — спросил я.

«Зачем же? Я себя за специалиста в вопросах искусства не выдаю. Раз вы нарком — у вас самого должно быть достаточно авторитета».

На этом наша беседа и кончилась. Эту именно политику в общем и целом вела наша партия и Советская власть.

[1932]

Культура у нас и на Западе >*

Как-то во время моего пребывания во Франции «сверхреалистическая» молодежь пыталась выставить лозунг, что-де большевистская революция несет с собою конец торжеству реализма, вере в интеллект и стремится заменить все это царством интуиции и т. д. Я со всей резкостью высказался против такого толкования нашей революции и подчеркнул, что ленинизм есть направление глубоко научное и тем самым насквозь проникнутое уважением к интеллекту. Трудно идти в уважении к науке дальше, чем шел Ленин.

Ленин отдавал должное западной культуре. Конечно, это не значит, что он принимал всю западноевропейскую науку, а тем более западноевропейскую культуру, за нечто положительное. Разумеется, он отчетливо видел то позорное клеймо буржуазной ограниченности, которое пока пятнает и культуру на Западе и даже ее благороднейшую часть — науку. Но Ленин знал достоинства этой культуры и в особенности точной науки, начиная с самых абстрактных теорий до прикладных технических дисциплин. Он говорил поэтому, что если американский, английский или немецкий пролетариат смогут вырвать из рук буржуазии власть, они гораздо скорее, чем мы, смогут создать у себя социалистический строй именно потому, что могут опереться на весьма зрелую науку, притом не оставшуюся только в книгах, а реализовавшуюся в гигантской промышленности, передовом сельском хозяйстве и т. д.

С этой стороны перекачивание здоровых положительных форм культуры с Запада Ленин считал в высшей степени важным и был в полном смысле этого слова западником, без тени хотя бы какого бы то ни было славянофильского, русопятского или евроазиатского чванства. Но он указывал на то, что не только на всех формах буржуазного быта в самых различных слоях европейско-американского общества, на формах его искусства и т. д. лежит отвратительная печать, вызванная своеобразным капиталистическим варварством, эксплуататорским духом, который это общество проникает, но даже и на науку падает пачкающая тень буржуазно-классового духа. Не говоря уже о полном искажении общественных наук, философских, психологических, и точные науки в своих гносеологических частях, в своих выводах и часто даже в самых недрах своих построений искажаются тлетворным классовым интересом ограниченной и обреченной буржуазии.

Как же смотрел Ленин на нашу культуру? Он считал нас количественно убогими в культурном отношении, он указывал на то, что малокультурность наших масс является главным препятствием к построению социализма в нашей стране, что без преодоления ее строительство это не может увенчаться успехом. Он обращал внимание на колоссальную важность разрешения у нас самых элементарных культурных задач, — например, достижение всеобщей грамотности, — и в то же время подчеркивал необходимость развития и самых высоких культурных форм подлинного, ведущего, воспитывающего искусства и подлинной, крепкой, смелой, материалистической, общественно полезной научной мысли. Он учил нас тому, что хотя мы в количественном отношении культурно слабы, но, имея власть Советов, мы можем критически отобрать в старой культуре то, что нам нужно. Мы можем по новому, более чисто, более планомерно строить наше собственное культурное здание. Мы можем нагнать и обогнать на этом пути Европу, причем это не будет просто культурный небоскреб европейски-американского типа, только несколькими этажами выше, чем те, которые построены на Западе — нет, это будет здание совсем иного порядка, хотя в его фундаменте, в его материалах будет очень и очень много из усвоенного и отобранного в сокровищнице достигнутых уже человечеством культурных ценностей. <…>.