Человек может - [20]

Машинально Марья Андреевна взяла в руки обтянутую замшей деревяшку, насыпала на нее розового порошка и принялась полировать ногти. Так, по старинке, она делала маникюр.

…Марья Андреевна невольно разыскивала ее глазами. Но «эта женщина» не пришла на похороны. Весь путь до кладбища, за катафалком, через весь город, Марья Андреевна прошла пешком. Их последний совместный путь с Константином Павловичем…

Вернулась с работы Олимпиада Андреевна.

— Будем обедать сегодня одни, — сказала ей сестра. — Алеша придет позже. С девушкой. — Она искоса взглянула на Олимпиаду Андреевну и начала накрывать на стол.

— С Леной? Из газеты?

— Да.

Когда они пообедали, Олимпиада Андреевна спросила:

— А от Павла ничего не слышно?

— Нет. Как-то беспокойно.

— Маша! — сказала Олимпиада Андреевна с неожиданной нежностью. — А ведь ты — неисправимый романтик!..

…Несмотря на то, что сестрам очень хотелось хорошо думать о девушке, которая так нравилась Алексею, Лена произвела самое неблагоприятное впечатление. Она жеманничала, говорила неестественным голосом, умничала, цитировала классиков, да так, что Марья Андреевна каждый раз невольно внутренне морщилась, — Лена перевирала цитаты.

И если бы сестрам кто-нибудь сказал потом, что все это происходило с Леной потому, что она их просто боялась, они бы не поверили.

10

Говорят, у неудачника бутерброд обязательно падает маслом вниз.

У Семена Сорокина это происходило совсем иначе.

Если уж у него падал бутерброд, то он должен был пролететь по комнате, испачкать хозяйке новое платье, бумерангом сделать дугу и смазать маслом лысину почетному гостю и лишь после этого устремиться на штаны самому Семену.

Ему постоянно не везло.

В институте на экзаменах ему попадался именно тот вопрос, на который он не знал ответа.

Как только он спрашивал у товарища, не его ли он видел вчера в кино, присутствовавшая при этом жена товарища немедленно учиняла скандал, — оказывалось, что тот ходил в кино не с ней, а с ее подругой.

Ему случалось загодя, за два часа до отхода поезда, отправляться на вокзал — и все равно он опаздывал.

Его постоянно увольняли со службы, и в лучшем случае «по сокращению штатов».

Сам он себя не считал рассеянным человеком, но в расчетах, какие он производил, где-нибудь обязательно попадалась такая ошибка, что это могло привести к несчастью.

Однажды он едва не попал под суд.

Казалось бы, человеку повезло. Но нет — суда он избежал только потому, что у него оказался гнойный аппендицит, его забрали в больницу, где он чуть не отдал богу душу.

Он, собственно, и был создателем бригады «демонтажников».

В последний раз, когда его вышибли из артели, куда он был принят техноруком (неожиданно чулки, которые должны были приобрести цвет «загара», приняли синий цвет с зелеными разводами), он решил создать бригаду с этим загадочным названием.

В действительности же бригада занималась переноской и установкой несгораемых шкафов и разгрузкой тяжелого оборудования в местах, где нельзя применить кран.

Бригада перебивалась случайными заработками, и только после того, как ее возглавил Павел, работа бригады стала планироваться, а состав — увеличиваться.

После возвращения в Киев Павел решил было пойти на стройку каменщиком, но грузчики, с которыми он познакомился перед поездкой в Чернигов, посоветовали ему сначала поговорить с Сорокиным, — несмотря на свои странности, этот неловкий человек с грустными, даже когда он улыбался, глазами пользовался большим уважением за свою ученость и искреннее желание помочь каждому.

Так как вначале бригада не имела постоянного состава — в нее главным образом входили люди, желавшие подзаработать в свободное от основной работы время, — Павел, кроме Семена, был чуть ли не единственным человеком, целиком занятым делами бригады.

Позже, когда в бригаду вошел Станислав Лещинский, бывший снабженец с необыкновенной коммерческой сметкой, дело стало расширяться. Лещинский умел находить выгодную работу. И не диво — бригада переносила и устанавливала любое оборудование в сроки значительно более короткие, чем полагалось по норме.

Первое время Павел жил у Вязмитиных. Он привык к порядкам этого дома, подружился с Алексеем, с Олимпиадой Андреевной.

Однажды, когда они остались в квартире вдвоем — он и Марья Андреевна, — Павел сказал:

— Сначала я не понимал этого… Ну, не понимал, что так же, как меня, вы приняли бы любого человека… что вы такие люди… Но все-таки — что вы тогда обо мне подумали? Вам Алексей сразу сказал, что я с ним подрался?

— Нет. Но я сама догадалась.

— А почему вы никогда не спрашивали у меня, как я попал в тюрьму?

— Я думала, что вы когда-нибудь мне сами об этом расскажете. И еще я думала, что человек в вашем положении больше, чем кто-либо, нуждается в помощи. Я хорошо знаю, как трудно становиться на новый путь. У немцев есть даже такая пословица: «Wer einmal aus dem Blechnapf aß, wird das bestimmt noch einmal tun»[4].

— А что это «Blechnapf»? — спросил Павел.

— Жестяная миска, в которой давали пищу в немецких тюрьмах.

— Не только в немецких, — возразил Павел. — Значит — судьба.

Марья Андреевна заметила, как в горле у него что-то прокатилось, словно он с трудом глотнул..