Человек, который умер дважды - [12]

— Самое рутинное дело, — рассказывает Дуглас. — Мы отсняли все, что нужно отснять, вскрыли все, что следовало вскрыть, и отправились восвояси. В доме Ломакса провели не больше получаса. Он редко его покидает, так что пришлось поторапливаться.

Элизабет на мгновение останавливается, чтобы с высоты полюбоваться Куперсчейзом: крышами, озером, холмистыми лугами. На вершине холма — кладбище, где лежат монахини, в течение сотен лет владевшие этими местами. Поппи, держась позади, тоже замирает, разглядывая этот же вид.

— И что, где-то напортачили?

— Не скажу, что напортачили, но через два дня по определенным каналам пришло сообщение. Мартин Ломакс вышел на связь.

— Да неужели? — удивляется Элизабет, возобновляя прогулку. — Ты продолжай, продолжай.

— Говорят, рвал и метал. «Вы нарушили границы владений, права человека, вопиющая беспардонность — стрельба из всех орудий. Пущу кишки на подтяжки…» Ну, тебе такое знакомо.

— А как он узнал, что это МИ-5?

— Да сотня вариантов. Трудно оставить вещи точно там, где брал, ты же понимаешь. И какой взломщик уйдет, ничего не прихватив? В наше-то время — только мы с тобой, милая.

С вершины холма, где застраивают последний участок Куперсчейза, доносится шум. Дуглас останавливается под старым дуплистым дубом. Похлопывает по стволу.

— Превосходный тайник для связи, а?

Оглядев дуб, Элизабет соглашается. Тайников она повидала много, по всему миру: за расшатавшимся кирпичом в стене, на крючках под парковыми скамейками, в залежавшихся томах в книжном магазине — всюду, где один агент может что-то спрятать, а другой достать, не вызвав подозрений. Это дерево идеально подошло бы, где бы ни понадобилось — хоть в Варшаве, хоть в Бейруте.

— Помнишь то дерево, что мы использовали в Восточном Берлине? В парке? — спрашивает Дуглас.

— В Западном Берлине, но да, помню, — кивает Элизабет. Она десятью годами старше, а память лучше. Эта победа — за ней.

Закончив восхищаться дубом, Дуглас продолжает:

— Так вот, Ломакс орет во все горло, припирает нас к стенке, поскольку нам там быть не полагалось, и он знает, что мы об этом знаем, а потом выкладывает бомбу.

— Бомбу?

— Бомбу.

— Из-за этой бомбы ты здесь и оказался?

Дуглас кивает.

— В общем он, Мартин Ломакс, палит из обоих стволов, перезаряжает и вдруг выдает: «Где мои алмазы?»

— Алмазы?

— Хватит повторять за мной каждое слово, Элизабет. Что за ужасная у тебя привычка! Как и эти твои измены.

— Так что там с алмазами, Дуглас? — не сбившись с шага, спрашивает Элизабет.

— Якобы у него дома хранились алмазы на двадцать миллионов фунтов. Неограненные. Отложенный платеж некоего нью-йоркского дельца колумбийскому картелю.

— И они пропали после вашего визита.

— Растворились в воздухе, утверждает Ломакс. Обвиняет нас черт знает в чем, требует возмещения, орет так, что крышу срывает. Ну, меня и притянули — с полным правом, все согласно протоколу, я не жалуюсь, — а я подробно описал всю операцию, в которой участвовали я и тот парень, Лэнс, из Особой лодочной службы, надежный человек, МИ-5 его одобряет. Рассказал, что, мол, Поппи снаружи, на стреме ждала, когда выйдут поисковики. Никаких алмазов не видели, никаких алмазов не брали, парень блефует.

— И тебе поверили?

— Почему бы не поверить? Всем ясно, какую игру он ведет. Нашел способ нас прищучить. Так что они вернулись к Ломаксу: простите за взлом, такая работа, а насчет алмазов бросьте, старина, и давайте попробуем остаться друзьями.

— Но он твердо стоит на своем.

— Точно. Клянется в честности, рассказывает, что колумбийцы уже готовы ему ногу оторвать и другую ногу, если алмазы не вернутся, и интересуется нашими планами в связи с этим.

— И что вы сделали?

— А что тут сделаешь? Меня и того парня задержали на пару дней, убедились, что мы не врем, и снова обратились к Мартину Ломаксу: слушай, друг, если эти алмазы и существовали в природе, в чем мы искренне сомневаемся, их взял кто-то другой. Еще некоторое время попрепирались таким образом, а потом он бросил вторую бомбу.

— Боже мой, Дуглас, — удивляется Элизабет, — две бомбы!

— Мартин Ломакс говорит: шлю вам фото. И фото приходит — кадр с камеры наблюдения, закрепленной на стене его дома: лицо видно яснее ясного, без маски.

— Ты снял маску?

— Жарко было, все чесалось, ты же меня знаешь, Элизабет. А балаклавы в наше время шьют из синтетики. Куда подевалась шерсть, хотел бы я знать? Так вот, мое лицо на фото — он не поленился выяснить, кто я такой, — и подпись: «Передайте Дугласу Миддлмиссу: у него две недели, чтобы вернуть мои алмазы. Если через две недели они не появятся, я сообщу американцу и колумбийцам, что они у него». С наилучшими пожеланиями, и все такое.

— И когда это было?

Дуглас останавливается, оглядывается и кивает сам себе. Затем смотрит на Элизабет.

— Как раз две недели назад.

Элизабет поджимает губы. Они уже вышли из-под деревьев и стоят на тропинке, ведущей к монастырскому кладбищу. Она показывает на скамейку впереди.

— Присядем?

Элизабет с Дугласом подходят к скамье и усаживаются.

— То есть за тобой теперь охотятся нью-йоркская мафия и колумбийский наркокартель?

— Да уж, милая, беда не ходит одна.