Человек, который спит - [2]

Голый по пояс, в пижаме, ты сидишь в своей каморке на узкой кушетке, которая служит тебе кроватью, а у тебя на коленях — книга Рэймона Арона «Об индустриальном обществе», открытая на странице сто двенадцать.

Все начинается с некоей томности, усталости, как если бы ты внезапно осознал, что уже долгое время, в течение многих часов ты — жертва скрытого сковывающего, пусть почти неболезненного, однако невыносимого недомогания, и почувствовал вялое и приторное ощущение, что ты — существо без мышц и костей, что ты — мешок с гипсом среди других мешков с гипсом.

Солнце жарит по цинковым листам крыши. Напротив тебя, на уровне твоих глаз, на белой деревянной этажерке — грязная чашка с недопитым растворимым кофе «Нескафе», коробка с заканчивающимся сахаром и дымящаяся сигарета в рекламной пепельнице из белесой пластмассы, имитирующей опал.

В соседней комнате кто-то ходит, кашляет, шаркает ногами, передвигает мебель, выдвигает ящики. В коридоре из водопроводного крана капает вода. Издали, снизу, доносятся звуки улицы Сент-Оноре.

На колокольне Сен-Рок пробило два часа. Ты поднимаешь глаза, прерываешь чтение, хотя на самом деле уже давно не читаешь. Ты кладешь раскрытую книгу рядом, на кушетку. Протягиваешь руку, тушишь дымящуюся в пепельнице сигарету, допиваешь остатки «Нескафе»: кофе едва теплый, слишком сладкий, чуть горьковатый.

Ты вспотел. Ты встаешь, подходишь к окну и закрываешь его. Отворачиваешь кран над маленькой раковиной, проводишь банной рукавицей по лбу, затылку, плечам. Ложишься боком на узкую кушетку, согнув руки и ноги. Закрываешь глаза. Твоя голова тяжелеет, ноги затекают.

Позже наступает день твоего экзамена, но ты не встаешь. Это не умышленный поступок, впрочем, это вообще не поступок, а отсутствие поступка, поступок, который ты не делаешь, один из тех поступков, делать которые ты избегаешь. Накануне ты лег рано, твой сон был спокоен, ты завел будильник, ты услышал, как он зазвонил, ты дождался, пока он отзвонит как минимум несколько минут, ты уже проснулся от жары или от света, от шума молочников или дворников, а может, от ожидания.

Твой будильник звонит, но ты даже не шевелишься и продолжаешь лежать в кровати, ты закрываешь глаза. В соседних комнатах начинают звонить другие будильники. Ты слышишь, как льется вода, закрываются двери, раздаются торопливые шаги на лестнице. Улица Сент-Оноре начинает заполняться ревом моторов, скрипом шин, скрежетом коробок передач, короче, предупредительными сигналами. Хлопая, раскрываются ставни в квартирах, поднимаются железные шторы в магазинах.

Ты не двигаешься. Ты не двинешься с места. Возможно, кто-то другой, твой двойник, твой призрачный педантичный заместитель выполняет за тебя, одно за другим, действия, которые ты перестал выполнять: он встает, умывается, бреется, одевается, выходит. Ты уступаешь ему право промчаться по лестнице, пробежать по улице, запрыгнуть в отъезжающий автобус и в указанный час, на последнем дыхании, торжествуя, подойти к дверям аудитории. Аттестат о высшем образовании по специальности «общая социология». Первый тур, письменный экзамен.

Ты встаешь слишком поздно. Где-то там старательные или скучающие студенты задумчиво склоняют головы к партам. Возможно, обеспокоенные взгляды твоих друзей сходятся на твоем незанятом месте. Ты не напишешь на четырех, восьми или двенадцати страницах то, что знаешь, то, что думаешь, то, что — как ты знаешь — следует думать об отчуждении, рабочих, современности и досуге, о служащих и автоматизации, о познании другого, о Марксе — сопернике Токвилля, о Вебере — противнике Лукача. В любом случае ты бы ничего не написал, так как ты мало что знаешь и ни о чем не думаешь. Твое место остается пустым. Ты не получишь свой аттестат, ты никогда не начнешь дипломную работу. Ты больше не будешь учиться.

Как обычно, ты растворяешь в чашке «Нескафе», как обычно, ты добавляешь в него несколько капель сгущенного молока. Ты не моешься, ты почти всегда раздет. В розовом пластмассовом тазу ты замачиваешь три пары носков.

Ты не подходишь к экзаменационной аудитории, чтобы узнать, какие темы были предложены проницательным студентам. Ты не идешь в кафе, куда по установленному обычаю предписывалось заходить в другие дни, но особенно в этот — день исключительной важности, — увидеться с друзьями. На следующее утро один из них поднимется на шестой этаж, где находится твоя комната. Ты узнаешь его шаги на лестнице. Ты не отзовешься, когда он постучит в твою дверь, подождет, постучит еще раз, посильнее, поищет за наличником ключ, который ты часто оставлял, выскакивая за хлебом, кофе, сигаретами, газетой или корреспонденцией, подождет еще, слабо постучит, тихо позовет, постоит в нерешительности и тяжело спустится.

Потом он придет еще раз и просунет под дверь записку. После него на следующий день, через день придут другие, они будут стучать, искать ключ, звать, просовывать записки.

Ты читаешь и комкаешь их записки. В них тебе назначают встречи, на которые ты не идешь. Ты продолжаешь лежать на узкой кушетке, заложив руки за голову и согнув колени. Ты смотришь на потолок и обнаруживаешь трещины, шелушащуюся штукатурку, пятна, неровности. Тебе не хочется никого видеть, ни с кем говорить, не хочется ни думать, ни выходить, ни двигаться.