Человек, который рисовал миндальные деревца - [5]

Окончилось большое шоу со всеми герлс, фокусниками и певцами — здесь это называли spectacle, — и снова миссис Коллинз танцевала с художником Пьером Мондрагоном, но теперь уже среди множества других пар на большой танцплощадке, над морем, под звездным небом и медовой луной. Пестрые лучи прожекторов скользили над ними, капелла играла «Серенаду лунного света» Гленна Миллера.

— Вы божественная, — сказал Мондрагон, медленно кружась с миссис Коллинз, — вы божественная, известно ли вам, что такое coup de foudre?

— Нет, — отвечала она и почувствовала, как по спине у нее пробежала дрожь. На ней было тесно облегающее, с глубоким вырезом платье из шелка с серебряной нитью, на нем — смокинг, белый жилет и красный галстук.

— Coup de foudre, миссис Коллинз, — это удар молнии любви, — сказал Пьер Мондрагон. — И этот сoup de foudre поразил меня. Я люблю вас, миссис Коллинз.

— Вы не должны так говорить, — сказала она, и снова эта дрожь бежит по спине.

— Вы запрещаете мне любить вас?

— Да.

— Но вы не можете мне это запретить.

— Я… Что это вам вообще взбрело в голову? Замолчите! Немедленно замолчите! Я уже двадцать пять лет счастлива в браке.

— На самом деле вы совсем не счастливы. А вот я сделаю вас счастливой, такой счастливой, какой вы никогда еще не были. — И вдруг он прижал ее к себе.

— Немедленно отпустите меня, не то я закричу!

— Можете кричать, миссис Коллинз, можете кричать!

— Пожалуйста, отпустите меня, мосье Мондрагон, пожалуйста.

— Вот так-то лучше, — сказал он и разжал железную хватку своих рук. — Так я и знал.

— Что знали? — Ей трудно было говорить.

— Что вы тоже без ума от меня, — отвечал Пьер Мондрагон.

И он был прав, продолжала миссис Коллинз. Вокруг нашего Train bleu все еще завывала буря, дождь все еще хлестал по составу, который мчался сквозь ночь к югу. Вагон мягко покачивался.

— Безумство, не правда ли?

Она пригладила волосы и поглядела на меня. В первый раз без улыбки.

— Я бы еще с удовольствием что-нибудь выпила.

Я наполнил ее бокал.

— И себе, — сказала она.

— Боюсь, в бутылке уже ничего не осталось.

— Тогда давайте… Тогда мы могли бы… Мне еще так много надо вам рассказать…. И час еще не поздний… Если вы конечно вдобавок ко всему не сочтете меня алкоголичкой…

Я нажал кнопку звонка.

— Вы себе только представьте, мосье Руайан, мое семейство родом из Бостона. Я получила воспитание в Вассаре. До замужества я знала двух мужчин. Итак, всего трое и сорок пять лет. С мужем мы прожили двадцать пять лет спокойного, счастливого брака. Он меня искренне любил, я его тоже любила. Мы относились друг к другу с величайшим уважением и заботой. А тут является этот художник, этот Пьер Мондрагон, и с ним coup de foudre. Вы верите, что такое вообще возможно?

— Ну разумеется, миссис Коллинз, — ответил я.

— Должно быть, возможно, — пробормотала она. — Я была готова вместе с Пьером уйти прямо среди танца в первый попавшийся отель.

В дверь постучали.

Появился лысый проводник.

— Пожалуйста, еще одну бутылку.

— Сию минуту, мосье, мадам.

И он исчез.

Я поглядел на миссис Коллинз. Она уже снова улыбалась.

— И никто ничего не заметил, — сказала она. — Даже мой бедный Эрскин — и тот ничего не заметил. В эту ночь он даже подружился с Мондрагоном. Подружился! Он был в восторге от этого художника. Да и все остальные тоже были от него в восторге, понимаете? Он был такой человек, которого все сразу начинали любить, — она устремила взгляд в пустоту. — Тогда волосы у меня еще были русые, — добавила она, немного помолчав, — правда, попадались среди них и седые пряди, но их я подкрашивала в каштановый цвет. Каштановый с рыжеватым оттенком. И носила их, не подкалывая, так что они свободно падали мне на плечи.

Я подумал, до чего ж, наверно, хороша она была в свои сорок пять. Я бы наверняка тоже за ней приударил, но, конечно, не так настойчиво, как Мондрагон.

Проводник вернулся с новым ведерком, полным льда, новыми бокалами и новой бутылкой «Поммери». Он доброжелательно глядел на нас.

— Спасибо, я все сам сделаю, — сказал я. Он кивнул и исчез с первым ведерком и первой бутылкой. Я открыл вторую. После того как я пригубил и мы снова выпили, миссис Коллинз продолжала:

— Чтобы вы хорошо поняли дальнейшее, мосье Руайан: первая встреча с Пьером в «Палм-Бич» произошла четырнадцатого апреля. А день нашей свадьбы был восемнадцатого. Так что четырнадцатого, если можно так выразиться, было предварительное празднование. — Я кивнул. — И вот, этой же ночью мы пошли еще раз в игорный зал. Эрскин был страстным игроком, во все времена. Он играл в рулетку. И не затем, чтобы непременно выиграть, для него не составляло разницы, выигрывает он или проигрывает. Не забывайте, что мой муж был — уж простите за откровенность — очень богат. Он играл ради самой игры, играл, чтобы пощекотать себе нервы, играл ради атмосферы. И почти всегда выигрывал. Вот и в этот вечер он выиграл. Очень много, — она тихонько засмеялась, — но во время игры с ним нельзя было разговаривать. Он терпеть не мог, когда кто-нибудь садился рядом или становился у него за спиной. Он желал быть один, и чтоб за ним не наблюдали, — она снова засмеялась. — И в этот вечер он получил желаемое! Мы с Пьером сидели в баре, но теперь вели себя как гимназисты. Мы глядели в глаза друг другу, мы сближали руки, и наши туфли снова и снова соприкасались. Вдруг, после того неожиданного взрыва во время танцев, Пьер стал робким и сентиментальным. Но от этого мое желание только делалось сильней. — Она достала еще одну сигарету, и я дал ей огня. — Он рассказывал мне про свою жизнь. Он не был женат, он работал много и неутомимо. «Придите ко мне посмотреть мои картины, — сказал он и добавил поспешно: — И ваш муж, разумеется, тоже». Как я уже говорила, теперь он был робок, почти скован. Потом он рассказал мне, как красив его городок Сен-Поль-де-Ванс. Всего две тысячи человек живет в этом построенном еще в средние века городке, посреди пальмовых и оливковых рощ. Сохранились еще городские стены восемнадцатого века. Вы бывали в Сен-Поль-де-Ванс?