Человек, который перебегал улицу - [33]

Когда лабораторию привели в порядок, у Вильяма больше не оставалось времени на библиотеки, но он решил не бросать начатое дело. В библиотеках он находил для себя все больше интересного.

Лаборатория находилась на четвертом этаже дома, расположенного со стороны улицы. Сверху и снизу ее окружали квартиры, а из окна открывался вид на черную просмоленную крышу конюшни и на кошек, которые по ней прогуливались. Это была довольно просторная комната со входом прямо с лестницы. В прошлом это была контора бывшего домовладельца, здесь он принимал квартплату. Другая дверь вела в квартиру домовладельца, но теперь она была замурована и лишь неровная штукатурка указывала на этот вход.

Посреди помещения во всю длину стоял раскройный стол с бейцованным краем, над ним с потолка низко нависали лампы дневного света. Вдоль одной стены — крючки для полугодовых и готовых комплектов лекал, вдоль другой — конторские шкафы, несколько табуреток и огромное кожаное кресло, в котором можно утонуть, как в пуховой перине. Кресло, вероятно, принадлежало домовладельцу и оно еще не исчезло отсюда то ли потому, что было огромным, то ли потому, что его занесли в список инвентаря.

Ирена, провалившись, подпрыгивала в нем и весело смеялась, как умеют смеяться только дети.

Для работы ей выдали три инструмента — ножницы, сапожный нож и скальпель — вырезать начерченные на картоне лекала, а это было совсем не так просто, выровнять края и, наконец, пропарафинить. На второй день Вильям разрешил ей рейсфедером проводить на лекалах линии, определяющие направление нитей, проставить на лекалах размеры.

Теперь, когда они работали вместе, Ирена как будто старалась выдержать определенную дистанцию, чего раньше не замечалось. Раньше казалось, что ее можно в любой момент пригласить в кафе или кино, и она сразу же с готовностью согласится, теперь все было иначе. Теперь они работали совсем рядом и в то же время дальше друг от друга, чем раньше: прежде Вильям никогда не думал, что близость с ней возможна, а теперь эта мысль не покидала его. Может, это произошло из-за уклончивости Беаты, — она причиняла ему страдания, а может из-за юбки, вздернутой по-модному значительно выше колен, ноги у Ирены были абсолютно безупречные. Своим поведением она, однако, не побуждала к близости, не давала повода сделать хотя бы шаг в этом направлении, и Вильям ничего не предпринимал. Он уже так давно ни с кем не заигрывал, и теперь на это был способен разве только в своем воображении. Может, он и попытался бы сблизиться, но его очень пугала разница в возрасте. Ему казалось, что она широко распахнет глаза и, изобразив недоумение, спросит:

«Чего тебе, дяденька?»

Обещать он ей ничего не мог. Он был старомоден, считая, что необходимо что-то дать взамен или хотя бы туманно кое-что наобещать.

Ирена была неглупой девушкой, она много читала и сказала как-то, что на танцы вообще не ходит. Раньше, в семнадцать лет, ходила. Теперь скакать под шейк ходят даже тринадцатилетние, и она в свои двадцать два выглядит в такой компании как бабушка. В клубах, где оркестр с саксофоном играют на вечерах для старшего возраста фокстрот и медленный вальс, кавалеры сплошь закоснелые холостяки, от которых за версту несет козлом или такие, что не раз уже разводились.

Случилось все совсем неожиданно. Ирена стояла у стола и никак не могла разобрать размер, который Вильям на лекале отметил карандашом. Цифры надо было жирно обвести тушью, под ними более мелкими цифрами указать номер государственного стандарта. Она попросила Вильяма, чтобы подошел и разобрал, что он там понаписал.

Вильям подошел сзади, обнял хрупкие плечи Ирены и хотел рассмотреть лекало, но вдруг почувствовал, что она будто оцепенела, что тело под тонкой шелковой блузочкой слегка дрожит, и заметил, как от глубокого дыхания вздымается ее грудь. Губами он коснулся ее волос и шеи, а она стояла не шелохнувшись. Он повернул ее лицо к себе и поцеловал. Ее губы были податливы.

В двух шагах от них стояло огромное кресло.

Она отдалась легко, молча, сопротивление ее таяло мягко, как масло на сковороде.

Потом, дома, лежа рядом с Беатой, Вильям оправдывал себя — жена сама виновата в случившемся. Жена и эта проклятая больничная администрация, которая не обеспечивает ее санитарками. На самом деле он гордился тем, что случилось, гордился, что овладел Иреной, что она так молода. Ему подумалось, что завтра снова окажется с Иреной наедине, и от этой мысли растерялся. Что же он скажет ей завтра, что пообещает? И решил, что разыграет великую любовь.

Ради доказательств в обеденный перерыв он сбегал к цветочницам и купил самую красивую темно-красную розу. Ирена появилась в новом платье, несколько смущенная. Роза привела ее в восторг. Ирена куда-то исчезла, потом появилась с вазой.

Валентина Мукшане зашла узнать, не надо ли заказывать снабженцам картон. Понюхав розу, сказала, что это один из новых сортов, выведенных у нас, в Латвии.

Когда инженер вышла, Вильям, хотя и без особого желания, опять обнял Ирену за плечи.

— Не надо так! — На сей раз она не оцепенела. — Ты можешь прийти ко мне домой… — И вдруг прильнула к Вильяму. — Мне так стыдно за вчерашнее!