Человек, который не мог творить чудеса - [18]

Я кое-как оделся и выскочил на улицу, даже не закрыв за собою дверь. Но перейти улицу не мог: она буквально кишела охотниками за золотом. И я остался у подъезда рядом со стоявшим тут же бородачом, наблюдавшим с ироническим удовольствием за вавилонским столпотворением.

— Экстра-шоу, — сказал он улыбаясь.

— Почему же вы не присоединяетесь? — в том же тоне спросил я.

— У отца денег достаточно плюс стенокардия. Вполне могу позволить себе роскошь неприсоединения. А каков спектакль!

— Давно смотрите?

— С утра. Строители как пришли на работу — видите забор поваленный? — так бросились с инструментом к золотой махине. Один сковырнул ломом ручку от двери и побежал в ювелирную лавочку за углом. А минут десять спустя вернулся, размахивая пачкой ассигнаций. «Золото, — кричит, — чистое золото! Не теряй время, ребята. Обогащайся!» И началось!..

— Даже пилами орудуют.

— Это уже присоединившиеся. Все пилы для металла скупили в округе. Видите, даже пневматический молоток действует. Должно быть, центнер золота или около того уже выщерблено. А скольких придушили в давке — не сосчитать.

— Не вижу полиции, — удивился я.

— А вон они, полисмены, — сказал бородач, указав на балкон. — Они на втором этаже работают. Два выломанных или отпиленных куска дадут больше, чем десятилетняя служба в полиции. Организованное обогащение.

— Что же власти смотрят?

— А что власти! — усмехнулся бородач. — Власти завидуют. И мэр города, и начальник полиции сами бы не прочь отхватить по центнеру золота, да престиж не позволяет. Впрочем, кажется, идет экстренное заседание кабинета министров.

Я внутренне ликовал. Вот вам мой подарок, предубежденные и скептики. Попробуйте-ка научно объяснить «чудеса» на Друммонд-стрит, если сумеете. Хотел бы посмотреть на ваши лица, когда я выложу перед ареопагом Королевского научного общества свои доказательства недоказуемого ничем, кроме догматов епископа Кентерберийского. Отвратительный спектакль, развязавший самые гнусные человеческие инстинкты, не вызывал у меня отвращения. Мне не хватало только Харриса. И я дождался.

— Они убьют его, мистер Клайд! — тревожно вскрикнула Розалия Соммерфилд.

Она стояла рядом, в группе зрителей, не зараженных золотой лихорадкой или из трусости не рискующих присоединиться к «старателям».

— Он с ума сошел! Что он делает?!

— Кто? — не понял я.

— Харрис. Мистер Харрис.

Тут только я заметил его. Толстенький лысый человечек, точь-в-точь мистер Пикквик в старости, выскочив из черного «роллс-ройса», метнулся по сломанным доскам забора к толпе.

— На помощь! Полиция!

— Куда лезешь, старик? На кладбище захотел раньше времени? — оттолкнул его детина с куском золотых перил под мышкой, похожим на отрезок железнодорожного рельса.

— Это грабеж! — взвизгнул Харрис и схватился за рельсу.

— Пошел, дурак! — рявкнул рыжий и легонько пнул Харриса в грудь.

Лысый «Пикквик» отлетел на метр и грохнулся на поваленные доски забора. Кто-то наступил ему на пальцы. Он пискнул и замолчал.

— Они раздавят его! — в ужасе закричала Розалия.

— Да погодите вы! — озлился я и, перебежав улицу, выхватил у кого-то из-под ног онемевшего Харриса и, как куль, подтащил его к машине.

— Везите домой, — бросил я шоферу.

Дальнейшая судьба Харриса меня не интересовала. Да и других, пожалуй. Только бородач сказал равнодушно:

— Зря рисковали. Одним хапугой стало бы меньше.

А внимание зрителей было привлечено только что подъехавшей автомашиной, похожей на пожарную, но без шлангов и лестниц, а с короткими и тупыми жерлами, как у пушек на старинных гравюрах.

— Водомет, — сказал кто-то, а бородач заметил с ухмылкой:

— Кажется, начинается последнее действие.

Две мощные водяные струи, как стальные канаты, хлестнули по человеческому муравейнику, облепившему дом. Они ударили сверху и снизу, резанули по фасаду взад и вперед и начали бить в упор по секторам, двигаясь навстречу друг другу. Под ударами воды, сбивавшей с ног, люди падали, подымались, крича и захлебываясь, ползли на четвереньках, пытаясь уйти от водяных смерчей. Одним удалось вынести свою драгоценную добычу, другие растеряли ее под водяными хлыстами, третьи так и остались лежать на покрывших тротуар и часть улицы опрокинутых заборных щитах.

Разметав толпу у дома, водометы ударили по тротуару напротив, хотя там никто никому не мешал. Но водяные струи били без предупреждения и без разбора, словно атакующие стремились убрать всех свидетелей их атаки. Минуту спустя и наша группа была сметена водяным смерчем… Мне показалось, что на меня обрушился водопад. Ничего не видя, зажав нос и рот, чтобы не захлебнуться, опираясь на стену, чтоб не упасть, я кое-как выбрался из зоны водяного обстрела.

Бар был рядом. За столиками уже шумели, обсуждая происшествие. Я не вслушивался. Мокрый насквозь, я взобрался на табурет у стойки и промычал что-то нечленораздельное.

— Там были? — спросил бармен.

— Там, — прохрипел я.

— Я видел. Ужас!

— Ужас, — повторил я. — Чего-нибудь покрепче, Мэтт.

— Вам надо переодеться, сэр. Совсем промокли, сэр.

— Потом, — отмахнулся я. — Шотландского, пожалуйста.

Я пил, пока не согрелся. Потом вернулся домой, благо идти было недолго. Ни участников, ни зрителей спектакля на улице уже не было — только полукольцо солдат на посту возле дома. Он стоял по-прежнему пятиэтажным желтым бруском, но попорченный, как проказой, ямами, вздутиями, рубцами и ссадинами.