Человек, который любил Файоли - [3]

Он знал, что утратил себя, подчинившись торжеству ее губ и нежности тела, как и все люди, узнавшие силу Файоли. Силу, что сосредоточилась в слабости. Файоли была самой женственностью, рождающей желание. Он хотел слиться с хрупкостью ее бледного тела, войти внутрь ее зрачков и остаться там навсегда.

Но он терял эту возможность. Песком просыпались дни; он слабел… Он едва смог написать свое имя на квитке, поданном ему роботом, который с грохотом приблизился, давя оскалы черепов и превращая в пыль ребра и позвоночники. В это мгновение Джон Оден позавидовал ему. Бесстрастному, бесполому, до конца отданному долгу. Поэтому, прежде чем отпустить его, он спросил:

— Что бы ты делал, если бы мог хотеть и встретился с тем, что могло бы дать тебе все, что ты желаешь?

— Я… постарался бы… удержать это, — красные огни замигали вокруг головы робота и он повернулся, уходя через Великое Кладбище.

— Да, — вздохнул Джон Оден, — но именно это невозможно.

А Сития по-прежнему не понимала его, и в этот тридцать первый день они вернулись в то место, где прожили месяц, туда, где впервые овладел им беспредельный страх смерти, пришедший к нему.

Она становилась все более изысканной в страсти, чем прежде, и он боялся этой последней встречи.

— Я люблю тебя, — сказал он, никогда не говоривший этого раньше, и она коснулась ладонью его лба и прижалась к нему губами.

— Знаю, — прозвучал ее ответ, — и для вас почти настало время любить меня в последний раз. Но до прощального мгновения любви скажите мне, мой Джон Оден, только одно: чем так непохожи вы на прочих? Кто дал вам такое знание о том-что-мертво; человек смертный не способен знать этого. Как получилось, что вы подошли ко мне так близко в ту первую ночь, а я не заметила вас?

— Это произошло потому, что я давно мертв, — сказал он ей. — Ты, смотрящая мне в глаза, не видишь этого? Не чувствуешь странного холода, когда я касаюсь тебя? Я пришел сюда, предпочтя этот мир ледяному сну, который подобен смерти, забвению, в котором я даже не знал бы, чего именно жду: лекарства, которое никогда не появится, лекарства от самой последней неизлечимой болезни, оставшейся во вселенной, болезни, которая сейчас оставила мне слишком мало жизни.

— Я не понимаю, — ответила она.

— Поцелуй меня и забудь о сказанном, — вздохнул Джон Оден. — Так и должно быть. Лекарство никогда не будет найдено. Есть вещи, которые остаются за гранью света, а я уверен, что про меня давно забыли. Ты должна была ощутить смерть, окружавшую меня до того, как я вновь стал человеком живущим, ибо вам, Файоли, дано это умение. И я вернул себе временную жизнь, чтобы насладиться тобой, понимая при этом — кто ты… Поэтому возьми свое наслаждение и знай, что я разделяю его. Я зову тебя к этому, ибо ты — это то, к чему я стремился, не сознавая, все дни своей прежней жизни.

Но она была любопытной и спросила его (в первый раз обращаясь к нему на ты): — Как же сумел ты удержать равновесие между жизнью и тем-что-мертво, как смог добиться существования смерти и сознания одновременно?

— В теле, которым я, к несчастью, владею, имеется механизм управления этим. Прикоснувшись вот к этому месту под мышкой, я могу остановить дыхание легких и биение сердца. Затем заработает электрохимическая система, подобная тем, которыми обладают мои роботы, невидимые для тебя. Это и есть моя жизнь внутри смерти. Я выпросил ее, потому что боялся забвения. Я вызвался быть смотрителем вселенского кладбища, ибо в этом месте никто не увидит меня и некому будет удивляться моему появлению, подобному самой смерти. Теперь ты знаешь все. Поцелуй меня и закончим на этом.

Но обладая внешней формой женщины или, возможно, будучи женщиной во всем, Файоли по имени Сития была любопытна как все они, и спросила: — Это место здесь? — и коснулась точки под мышкой.

И — он исчез для нее. А исчезнув, вновь обрел ледяную логику, чуждую эмоций. Поэтому он не стал возвращать себя к жизни.

Вместо этого он наблюдал, как Файоли ищет его там, где он только что был — живым.

Она обыскала все окружающее, но нигде не смогла найти живого человека, и заплакала так же жалобно, как той ночью, когда он впервые встретил ее. Крылья Файоли засверкали, затрепетали, замерцали слабо и бессильно, вновь появившись за ее спиной, лицо ее призрачно растворилось и тело медленно растаяло. Потом столб искр, стоявший перед ним, исчез. Но после этой безумной ночи, когда он вновь смог видеть расстояния и различать перспективу, он начал ждать ее.

Вот это — история Джона Одена, единственного человека, который любил Файоли и жил (если можно назвать это так), чтобы поведать об этом. Никто не знает истины лучше, чем я.

Лекарство от его болезни так и не было найдено. И я знаю, что он бродит по Каньону Мертвых и смотрит на кости, иногда останавливаясь у скалы, где встретил ее, и стряхивает с ресниц несуществующие капли влаги, удивляясь приговору, который вынес себе сам.

Таково положение вещей, и мораль тут, быть может, в том, что жизнь (а возможно, и любовь) сильнее, чем то, что она создает, но никогда не сильнее того, что создает ее. Но только Файоли могли бы ответить вам наверняка, а они уже никогда не придут сюда вновь.