Человек, который купил автомобиль - [18]

- Эти баклажаны никуда не годятся, - сказал он мне. - И сравнить нельзя с теми, что растут у меня в имении.

Потом он заверил меня, что и одного кролика из тех, что разводит у себя в имении, не променял бы на сорок протухших лангуст вроде тех, что нам подали в похожем на гной майонезе. Я с грустью думал о своей повышенной кислотности и о двадцати пяти песетах, которых мне стоил куверт на этом банкете.

- Безобразие, просто безобразие, - с горечью поддержал его я. - Черт бы побрал эти банкеты! Давайте выпьем - может, хоть настроение поднимется.

Я налил ему вина.

- Думаю, - сказал он, - что оно хуже вина с моих виноградников.

И он с опаской сделал глоток. Один, еще один - и так, пока бокал у него не опустел. Я вежливо ждал.

- Ну как? - спросил я наконец.

- По-моему, хуже, - ответил он. - Но до конца я не разобрал, а оговаривать винодела мне бы не хотелось. Плесните еще немножко.

Я снова наполнил его бокал.

- Нет, мое лучше, - твердо сказал он, до дна осушив бокал.

Все же полной уверенности у него, как видно, не было, потому что после этого он выпил еще бутылку. Потом он мне сообщил, что, если я хочу налить ему еще, он согласится выпить только из стакана, потому что подобные вина можно лить в желудок в таких же количествах и с тем же безразличием, что и обыкновенную воду, а хорошие напитки следует пить только маленькими порциями и небольшими глотками.

Когда официанты стали обходить гостей, предлагая сигары, кабальеро достал пенковую трубку, изображающую президента Вильсона, и любовно ее прочистил петушиным пером.

- Перо тоже из моего имения, - сказал он доверительно. - У меня сотни петухов и кур; вы можете себе представить, сколько у них перьев. Лучших перьев для чистки курительных трубок на свете нет. Может, у других лучшие яйца (хотя это надо еще доказать), но никакие другие птицы не могут предложить такие перья, будто специально созданные для того, чтобы вычищать ими из курительных трубок никотин.

И тут же этот добрый сеньор осчастливил меня потоком рассказов о своем, полном чудес, имении. Вскоре я уже знал, что большую часть своей жизни мой новый знакомый провел в Нью-Йорке, там он сколотил себе огромное состояние, на которое и жил сейчас, не зная забот, у себя на родине. После пребывания в США у него появилась почти болезненная страсть к статистике, и нынешнюю его счастливую жизнь омрачало только то, что он не знал точно, сколько именно баклажанов, стручков фасоли, корней латука растет на его огороде, сколько яиц несут его куры и сколько плодов зреет на деревьях в его саду. Сам он возможности подсчитать это, к сожалению, не имел. О, если бы ему встретился серьезный человек, который, понимая, в такой же мере, как и он, насколько важна статистика, взял бы ведение этого нетрудного учета на себя!.. Он готов платить такому человеку пятьсот песет в месяц. (Я заморгал глазами.) И, в общем-то, особенно много времени на это не потребуется. Двух часов в день вполне достаточно, чтобы справиться идеально с этой работой.

Я заявил торжественно, что статистика всегда была моей любимой наукой, и, кажется, даже сказал, что, на мой взгляд, она мать всех других наук.

- И всех искусств, - с воодушевлением добавил он.

- Ну, это само собой разумеется, - подтвердил я.

Он поздравил себя с тем, что ему встретился такой здравомыслящий человек, как я, а я заверил его, что беседовать с таким умным кабальеро, как он, огромное удовольствие. Похоже, слышать это ему было приятно, потому что он тут же захотел подарить мне петушиное перо, а поскольку другого пера у него при себе не было, от избытка чувств он предложил мне то, которым вычищал содержимое головы президента Вильсона. Мы снова заговорили о статистике, и он мне сказал: не было случая, чтобы, совершив какое-нибудь действие, он не оценил его статистически.

- Благодаря этому, - продолжил он, - я, например, знаю, что на сегодняшнем банкете выпил четыре больших стакана вина и восемь маленьких бокалов...

- Девять, - перебил его я, - потому что один раз вы выпили бокал, принадлежавший вашему соседу справа. Итого девять; и вы съели девять булочек.

Он изумленно на меня уставился.

- Вам я согласился бы платить семьсот песет в месяц, - сказал он.

В солнечном сплетении у меня приятно защекотало. Обнаруживать свою радость я, однако, не стал.

- Хотите увидеть мое имение? - спросил он. - Оно в двадцати километрах от Мадрида. Моя машина внизу, я вас туда доставлю мгновенно.

Я согласился. Мы сели в великолепный автомобиль, который повел он сам. Он умело лавировал в потоке машин; но вдруг с некоторым удивлением и страхом я увидел, что мой состоятельный кабальеро покраснел, нахмурился, начал кусать себе губы и обнаруживать другие признаки гнева. И на одном из перекрестков он высунул в окошко голову и завопил:

- Идиот! Скотина! Ходить научись!

И объяснил мне:

- Меня пешеход обругал. Отвечать этим идиотам надо быстро, ведь...

Не докончив фразы, он опять высунулся в окошко и заорал:

- В стойло, животное! Пошевеливайся, болван! Тебе в упряжи ходить бы, а не за рулем сидеть!

И снова повернулся ко мне:

- Трудней всего мне было научиться именно этому - быстрым ответам, что в вождении машины самое трудное. В казино, в театре, на тротуаре, повсюду, где собираются люди, у вас есть возможность ответить оскорблением на оскорбление, потому что есть время ответ обдумать. Но иначе обстоит дело, когда ты едешь в машине: все происходит чересчур быстро. Особенно если тебя оскорбляют из машины, которая идет наперерез твоей. И еще беда в том, что никому не достается столько оскорблений, и таких отборных, как водителю, потому что его оскорбляют буквально все - те, кто идет пешком, те, кто глазеет с балконов, и даже те, кто сам едет в машине; одни - потому что едут медленнее его, другие - потому что быстрее. Нелегко приходится, поверьте мне, очень нелегко. Слишком многим нужно успеть достойно ответить. Сперва я обзывал всех одним и тем же словом, но в конце концов это мне наскучило. Я стал изучать толковый словарь, и теперь репертуар у меня достаточно богатый.