Человек книги. Записки главного редактора - [238]

Если не ошибаюсь, по опыту работы с Молоком и с Вами работу редактора надо понимать как создание условий и предварительную организацию диалога автора с читателем. <…> Это ведь очень специфический диалог, отличающийся от разговора и переписки тем, что его структура не симметрична. Язык-то, как известно, умнее нас: с одной стороны, есть собеседники, корреспонденты, а с другой – автор и читатель.

23.10.03. МР. Возвращаясь к Вашему письму от 8.10, когда я пишу о таланте редактора, то это не комплимент, а тезис. <…> А именно, я говорю о работе редактора как об особом типе мыследеятельности (надеюсь, Вы уже привыкли к этому неологизму? Он довольно неуклюж эстетически, но лучшего пока никто не предложил), к которому применимо обычное мое деление на редактирование-2 («творчество») и -1 (исполнение своих функций согласно должностной инструкции)[48]. Второй случай (1) отличается выпадением мыслительной составляющей: остается голая деятельность, воспроизводимая по норме. Тогда можно говорить о профессионализме, мастерстве, но о таланте – вряд ли. В Вашем же отношении к тексту всегда чувствуется мысль. (Помните, Вы мне писали недавно, что последнюю мою статью дочитывали механически, и это Вас явно не удовлетворяло.) Поэтому мне так хорошо с Вами работается.

1.11.03. АМ.…порой мне в голову лезла крамольная мысль. Коль скоро я упрекал Вас в некоторой усложненности какой-то из статей, то вправе ли я был это делать, не попытавшись литературной правкой упростить изложение, сделать его более доступным не привыкшему к научным текстам читателю, не показав Вам на примерах, как это можно было бы сделать. «Не облегчаю ли я себе редакторскую жизнь и работу?» – задавал я сам себе вопрос. Тем более что моя сила и слабость как редактора состоит как раз в том, что я очень легко проникаюсь мыслями и стилем автора, быстро становлюсь его единомышленником, и это снижает мою критичность, из-за чего не все нуждающееся в поправках оказывается исправленным. Можно сказать, что я соглашатель. Не раз моя жена, тоже редактор, читая за мной тексты, которые я редактировал, указывала на не замеченные мною погрешности. Это повергало меня в уныние, но ничего не изменяло в дальнейшей редакторской работе. Натура сильнее разума.

8.11.03. АМ.…Что касается Вашего вопроса, стоит или не стоит «бросить такой хулиганский тезис» о том, что гуманитарные науки не науки, а нечто иное, то уверенности в том, что это ляжет в книгу уместно и гармонично, не испытываю, хотя мне лично эти Ваши соображения очень дороги и интересны. И вот почему. Когда я начал задумываться о том, что такое редактирование как предмет, учебная дисциплина, мне это нужно было, чтобы осмыслить собственную работу и точнее определить, чему и как я должен учить слушателей курсов и факультета повышения квалификации. Тем более что в Полиграфическом институте эта дисциплина странно называлась «Теория и практика редактирования», хотя в учебнике с таким же названием трудно было обнаружить и то, и другое. Я в конце концов посчитал, что предмет «редактирование» – предмет чисто практический, методика деятельности. Но, с другой стороны, не мог не понимать, что без каких-то теоретических основ этой работы ничего руководящего слушателям дать не сможешь. Как искусство редактирование почти целиком зависит от исполнителя. И все же что-то вроде руководящей звезды ему необходимо, чтобы меньше совершать ошибок и лучше творить свое искусство, поскольку научить искусству, вообще-то говоря, нельзя.

Но т. н. теорию и практику редактирования всерьез считали одной из наук, входящих в книговедение. А я еще и собрался диссертацию писать и защищать, выбрав темой «Теоретико-методические основы редакторского анализа». Но я что-то расписался. Кандидатскую я защитил в 1977 г., но думать иначе не стал, хотя и в ней своим мыслям не изменил. Так вот такая «наука», как редактирование, хорошо вписывается в Вашу концепцию, хотя Вы больше оперируете серьезными гуманитарными науками, а может быть, точнее, дисциплинами. Сначала я очень удивился, когда Вы вывели методологию за пределы наук. А теперь Вы и философию отправляете туда же. Впрочем, это последовательно: ведь методологию, вероятно, следует отнести к комплексу философских дисциплин. Или я ошибаюсь?

<…> Вы спрашиваете, есть ли хорошие книги о редактировании. Это ставит меня в неловкое положение. Хороших нет. Но я был бы рад, если бы познакомились с моей книгой «Методика редактирования текста» (2-е изд. М., 1980), в 1-м издании «Методика и техника редактирования текста» (М., 1972). Не потому, что я считаю ее хорошей. Как раз у меня очень много к ней претензий. Во многом, когда я ее писал, я пошел по пути компромиссов. Основная претензия у меня к ней, что ее главы, которые рассматривают анализ и оценку разных сторон редактируемого произведения, не растут из одной точки, а построены по-разному, исходя из собранного мною материала, а не из какой-то ясной концепции. Т. е. я строил материал, а не подбирал материал под идею. Это свидетельствует о том, что я не нашел единого корня для развития представлений о работе редактора над различными сторонами произведения.