Человек из Вавилона - [87]

Бечу, бледный, спотыкающийся, шел в их сторону. «Несчастный, несчастный», — шептал он про себя. Вытащил кинжал из Намталиа, поднял рубаху, осмотрел рану. Затем вынул из-за пазухи кусок чесучи, перевязал Намталиа и осторожно опустил на землю. Намталиа агонизировал. Бечу стало ясно, что его старания напрасны.

Пилхазуна катался по земле и, рыдая, твердил одно слово:

— Мама, мама, мамочка! — Потом подполз к брату, обнял его, умолял подать голос, говорил, как он мечтал увидеть его, услышать его голос, но Намталиа молчал. Тело его остывало, и лицо постепенно покрывалось желтизной.

Бечу перекрестился. Ему хотелось кричать, он и кричал:

— Остановитесь, несчастные, тут брат брата убил! — но никто его не услышал — вся его сила куда-то испарилась, тело обмякло, голос пропал. Да и кто бы его услышал в этом лязганье сабель, крике, ругани, которые постепенно все усиливались. На земле валялись мертвые и умирающие, они, естественно, не могли отползти в сторону, поэтому еще живые с саблями наголо буквально шли по ним, чтобы убивать или быть убитыми. Они топтали несчастных, порой отшвыривали ногами, как какой-то чурбан. А вываленные в грязи агонизирующие или бездыханные воины лежали на земле, и невозможно было отличить еще живых от мертвых.

Крики, вопли, стоны, лязганье сабель становились все сильнее, но сражающиеся не слышали ничего. Одна-единственная мысль руководила их действиями — прикончить, вышибить дух, убить. И великан Бечу из Цхенисцклиспири, со славой прошедший через три войны, рухнул у тела Намталиа, а Пилхазуна, не верящий своим глазам, бросился к нему и затряс как прошлогодний саженец.

— Помоги, Бечу, — кричал он, всхлипывая, — помоги, ты же столько воевал, помоги Намталиа! — и он тряс его, требуя немедленной помощи. — Что я скажу отцу, отцу что скажу? — Пилхазуна повернулся к брату, развязал перевязанную у щиколотки штанину и высыпал на землю каштаны. — Гляди, Намталиа, это для тебя собирал отец, говорил, ты очень любишь каштаны.

— Слава Георгию — царю Грузии! — заорал кто-то.

— Слава царице Тамар! — закричали ему, и битва разгорелась с новой силой.

Передовому отряду войска наконец удалось сбросить в пропасть дерево, перекрывшее тропу, и они поспешили на помощь своим. Напавшие уступали им в численности и предпочли отступить, их ждали другие сражения.

Все стихло. Но труба звала вперед. Время не ждало.

— Торопитесь! Торопитесь! — призывал один из десятников.

— Не мешкайте, трогайтесь! — кричал второй.

Войско двинулось дальше, вскоре дорога стала спускаться вниз, к окрестностям Картли. Чтобы подбодрить воинов, запевала затянул дорожную.

А на туманном перевале остались вывалянные в грязи мертвые. Могильная тишина царила на перевале. Время от времени ее нарушали отчаянные причитания склонившегося над телом брата Пилхазуны. В тумане тонули две фигуры — покоящегося на земле Намталиа и склонившегося над ним Пилхазуны. А когда туман чуть рассеялся, можно было увидеть и третью фигуру — Очиа опустился на колени рядом с Пилхазуной.

— Что будем делать? — спросил он. — Где похороним твоего брата — на Западе или на Востоке? Куда понесем — к родителям или к жене? И там — Грузия, и здесь Грузия, померкшая для Намталиа родина! Отвечай, парень, куда понесем — на Запад или Восток? — повторил свой вопрос Очиа и осенил себя крестом.

Летняя резиденция царицы

Люди, посланные разведать обстановку в Картли, встретили Абуласана и Дадиани сперва у Сурами, а потом на берегу Лиахви: никто не осуждает нас, о Тамар и не вспоминают, феодалы заперлись в своих поместьях и помалкивают. Последнее известие не очень-то обрадовало Абуласана. «Я хорошо знаю, как они умеют помалкивать, — подумал он, — набирают в рот воды, а в это время вынашивают в сердце злые замысли».

У Лиахви их встретил управитель Начармагеви и с радостью объявил обоим: летний дворец царицы в Начармагеви ждет их. Говоря это, управитель часто моргал и улыбался, всем своим видом как бы говоря, я ваш с головы до ног, забудьте о том, что я служил царице, я всегда мечтал об этом дне.

— Веди нас во дворец! — приказал Абуласан и пришпорил коня. Вардан Дадиани последовал за ним. У них была договоренность: после победы над войском Тамар в Джавахети Боголюбский, Гузан Таоскарели и спасалар Боцо должны прибыть сюда, в Начармагеви. А отсюда уже все вместе пойдут на город.

Абуласан ликовал в душе, и для этого у него была причина — он вступал в любимый дворец царицы, который отныне будет в его распоряжении. Одна мысль, впрочем, отравляла ему радость: молчание вельмож настораживало его. Никто не встретил их ни у Сурами, ни у Лиахви.

«Сидят, верно, в своих дворцах и скрипят зубами. В таком случае необходимо поставить их на место. Так и поступим… Побеседую кое с кем, и ежели они против нас, повыбиваем им зубы и повырываем сердца. Вот тогда все поумнеют, будут плясать под мою дуду!»

Абуласан так ушел в свои мысли, что не заметил, как они приблизились к Начармагевскому летнему дворцу. Недоступной его взору осталась и красота сверкавших под лучами уставшего осеннего солнца окрестностей Начармагеви.

А вот и дворец! Синий балкон с балясинами легким кушаком опоясывал здание — весь открытый солнцу. Бывший главный казначей мысленно обвел взглядом его залы: если столичный дворец был обставлен в византийском стиле, то здесь стояла мебель, безупречно выполненная грузинскими мастерами. Ее заказывал еще царь Георгий. И кресты с иконами были работы грузинских ювелиров.