Человек из Вавилона - [75]

К Одиши шли уже не спеша — напряжение спало.

Иллюзия

Эуда ехал до Хертвиси неделю. Даже больше. В дороге останавливался на ночь, там и менял коней. Только рассветет, отправлялся в путь. Так спешил в город, словно вез умирающему лекарство, и, запоздай он, тот отдаст Богу душу. Сознание того, что через несколько дней он увидит Бачеву, придавало ему сил. В Хертвиси он остановился у Исрелико. Здесь обычно останавливался Занкан по дороге в Трапезунд. Он любил пообщаться с местным еврейством.

Возвращавшийся из Византии Эуда провел в Хертвиси ночь без сна. Радость предстоящей встречи не давала ему расслабиться. Его ждала Бачева, ее девичье сердце билось в ожидании его. И это ожидание было для Эуды важнее всего на свете.

Эуда очень изменился. За те шестнадцать месяцев, что его не было в городе, жизнь раскрыла перед ним множество своих тайн. А познание этих тайн сделало его мудрее и добрее. За минувший год вчерашний бобыль, а сегодня окрыленный богатством человек, сильный и гибкий в общении с людьми, он мгновенно разобрался в тонкостях товарообмена. Теперь он мог войти к Занкану с гордо поднятой головой и вернуть ему его серебро, и это не обеднило бы Эуду — его дело приносило ему прибыль. Он с сожалением вспоминал прошлое, порой испытывая запоздалый стыд, — сколько времени потрачено зря! Неужели он жил такой жизнью? Тогда он понятия не имел, как сладка жизнь, не знал, что такое любовь, а потому не сознавал, как велика ее сила.

В Ацкури он не стал задерживаться — до рассвета пустился в путь. Каждый шаг коня приближал его к Бачеве, и от радости у него перехватывало дыхание. До Начармагеви добрался не скоро — шел проливной дождь, порой с ранним снегом, и коню требовалась передышка. На следующее утро небо очистилось, выглянуло солнце, кроны деревьев, казалось, соперничали в разноцветий. Но в основном преобладал желтый цвет. А праздничное настроение создавала листва цвета калины. Сердце Эуды исполнилось еще большей радости. Он предвкушал наслаждение, которое испытает Бачева, увидев его. И Занкан обрадуется и не будет возражать против помолвки. Через неделю они отпразднуют ее и со свадьбой тянуть не станут. А как только сыграют свадьбу, они с Бачевой отправятся обратно в Византию.

Во вторник после полудня он приехал в город. Ясное дело, он не захотел даже думать о землянке, которую покинул Иошуа, и о марани Занкана, где часто оставался на ночь. Ту ночь он провел у соседа Ицхакуны, с которым подружился когда-то. Ицхаку на был его ровесником, имел жену и двоих детей, знал грамоту, любил книги. С детства овладел еврейской грамотой, а когда подрос, для него не составило никакого труда выучиться читать и писать по-грузински. Он был умным, трудолюбивым парнем, и при необходимости весь Петхаин прибегал к его помощи — он писал и читал за всех.

Ицхакуна был поверенным сердечных тайн Эуды. Это он писал письма Бачеве, как писал бы ей Эуда. В ту ночь Ицхакуна подробно рассказал своему другу о содержании писем, а история появления Бачевы на мосту окончательно убедила Эуду, что его свадьба с Бачевой дело недалекого будущего.

На другой день он погулял по городу, зашел в синагогу, не в ту, куда ходил Занкан, а в маленькую молельню, где собирались на молитву неимущие. Порасспросил о знакомых, раздал милостыню, а когда солнце стало клониться к западу, направился по главной дороге своей жизни (он так и подумал про себя: моя главная дорога жизни).

Когда Эуда вошел во двор, дочь Занкана кормила фазанов. Шаровары и блузка из зеленого атласа так подчеркивали фигуру девушки, что у Эуды перехватило дыхание. Бачева, похоже, оправилась от болезни, округлилась, грудь наполнилась. Она стояла среди фазанов, выставив вперед правую ногу, что еще более подчеркивало их длину и стройность. Сколько раз на чужбине, оценивая мужским взглядом женщин самых разных национальностей, Эуда приходил к одной и той же мысли: привлекательнее Бачевы нет никого на белом свете. Цвет атласных шаровар подчеркивал цвет глаз Бачевы, и Эуде казалось, что все вокруг обрело зеленый оттенок. Дочь Занкана напряженно вглядывалась в вошедшего, потом перевела взгляд на слугу, открывшего ему калитку, знаком приказала ему уйти и снова уставилась на Эуду. «Неужели я так изменился, — подумал Эуда, — или зеленоглазые женщины так забывчивы?»

Затянувшееся молчание было мучительным для парня, но вот лицо Бачевы осветилось улыбкой, и в ней было столько тепла, что Эуда почувствовал себя наверху блаженства. Он убедился, что действовал правильно, пытаясь завоевать сердце Бачевы. Ее улыбка подтверждала это. А искрящийся взгляд наполнял душу такой отрадой, что сердце молодого человека не могло не исполниться надежды.

— Где ты пропадал, Эуда? Совсем забыл меня? — тихо спросила Бачева. Сколько ласки было в ее голосе и словах! «Вот пришел, чтобы не расставаться с тобой», — хотел сказать в ответ Эуда, вернее, сказал, но не вслух, про себя. Душа Эуды отвечала Бачеве, душа надрывалась, хотела докричаться до нее, но ни один звук не вылетел у него из горла. Он онемел от радости: «Бачева поняла меня, Бачева пойдет за меня». Что, как не согласие, выражает тепло ее глаз! Вот какие мысли вертелись в голове у Эуды, потому-то он и не издал ни звука. Потому не смог сказать ей те слова, что целый год твердил в своей душе. «Что с тобой, разбойник, — одернул он себя мысленно, — ты что, язык проглотил?» Теперь перед ним стояла другая проблема, не то, назвав себя разбойником, он непременно подумал бы: «Жил без любви, потому и был разбойником», — но подобная мысль не пришла ему в голову. Он не стал копаться в себе — надо было решать эту другую проблему.