Человек из народа - [21]

У входа в выставочный зал нас встретил Джалио, председатель Общества писателей. Я знал его еще по университету. Пока он не стал писателем, он казался вполне нормальным человеком. Но, издав свой роман «Песня черной птицы», он сильно изменился. Из его интервью, опубликованного в одном популярном журнале, я узнал, что он заказывает себе костюмы по собственным фасонам, – до того ему ненавистен всякий конформизм. Глядя на него, можно было подумать, что он сам же и шьет их. На нем был какой-то бело-голубой балахон с круглым вырезом, без пуговиц, и коричневые в полоску необъятные брюки из тонкой парусины того сорта, который мы называем «полощись на ветру». Лицо его обрамляла длинная и неопрятная борода.

Мне казалось, что в стране, где так мало писателей, министр культуры должен лично знать каждого из них. Но судя по всему, Нанга впервые слышал имя председателя Общества писателей.

– Он автор «Песни черной птицы», – подсказал я.

– Да, да, – рассеянно ответил Нанга, явно думая о чем-то другом. Но минуту спустя, словно до него внезапно дошел смысл моих слов, спросил: – Так в ваше общество входят и композиторы?

Однако не успел Джалио ответить «нет», как он снова забыл о нас обоих…

– Привет, Джалио, – сказал я с невольным сочувствием, протягивая ему руку. Он поздоровался со мной, но было ясно, что он меня не помнит, да и вообще ему на меня наплевать. Я обиделся и решил, что он слишком много о себе воображает.

– Вы не сказали мне, мистер… э-э… – вдруг обратился к нему Нанга.

– Джалио, сэр, – подсказал он.

– Спасибо. Так вот, мистер Джалио, почему вы не сказали мне, что ждете на открытие выставки дипломатических представителей? – спросил Нанга, оглядывая стоявшие у входа машины: на некоторых из них были посольские номерные знаки, а на двух развевались флажки.

– Простите, сэр, но… – начал было Джалио.

– И вы собираетесь председательствовать в таком виде? – оборвал его Нанга, окинув взглядом с головы до ног и ткнув в него пальцем. – Откуда вы родом?

Я испытывал разноречивые чувства. Если бы Джалио держался скромнее, я мог бы ему посочувствовать, но он так задавался, что, признаться, его унижение даже порадовало меня.

– У вас там, может, воображают, что это и есть наша национальная одежда? – безжалостно продолжал Нанга.

– Как мне нравится, так я и одеваюсь, сэр! – вспылил писатель.

– Позвольте вам заметить, – несколько сбавив тон, но достаточно твердо возразил Нанга, – уж если вы хотите, чтобы я присутствовал на ваших торжествах, вы должны быть одеты, как положено. Надевайте либо обычный костюм, либо национальное платье. Этикет надо соблюдать!

Мне стало страшно неловко, когда Нанга, упомянув о костюме, кивнул на меня: как ни претила мне дурацкая претенциозность Джалио, я вовсе не хотел служить примером для назидания.

Внезапно перейдя на отечески-миролюбивый тон, министр напомнил нам, людям молодого поколения, что мы являемся будущими руководителями нашей великой страны.

– Мне все равно, уважаете вы меня или нет, – сказал он, – но есть народная пословица: «Чтите правителей своих, и вас будут чтить, когда настанет ваш черед»… Ну что ж, пойдемте.

Несмотря на такое недоброе начало, мистер Джалио в своей вступительной речи сказал много лестного о мистере Нанге, хотя вид у него был при этом довольно хмурый. Он заявил, что предстоящее присвоение министру почетного звания доктора наук – достойное признание его заслуг перед африканской культурой, которые хорошо известны всему миру.

Нанга величественно поднялся и непринужденным движением выпростал руки из широких рукавов своего одеяния. Он не сразу принялся читать заготовленную речь, а сначала сказал несколько слов от себя. Он поблагодарил председателя, смерив его при этом таким взглядом, что я испугался, как бы он снова не вернулся к вопросу об одежде. Но он этого не сделал. Он только улыбнулся снисходительно и чуть-чуть лукаво и сказал, что высоко ценит честь, которую оказал ему мистер Джалио, пригласив открыть эту выставку.

– Как вы знаете, мистер Джалио является председателем этого общества, которое уже много сделало, чтобы отразить в искусстве африканский характер. Насколько мне известно, сам мистер Джалио сочинил прекрасную песню под названием… э-э… Как, вы сказали, она называется? – обратился он к Джалио.

По счастью, это было принято за шутку, и зал разразился хохотом. Я услышал знакомый заливистый смех и сразу узнал Джин. Она сидела прямо передо мной, рядом с ней был ее муж – я и не знал, что он вернулся. Я шепнул на ухо Элси, что это та самая дама, о вечеринке у которой я рассказывал.

– Та самая Элси? – спросила она тоже шепотом.

– Нет, ее подруга.

– Ах вот как? Сколько же их? – улыбнулась она. – Ах, Оди Великий. – Она часто называла меня Оди вместо Одили.

Речь Нанги я слушал краем уха. Я то перешептывался с Элси, то думал о предстоящей ночи, то разглядывал, кто как одет. Мое внимание привлек один из присутствующих. На нем было национальное платье из дорогого импортного материала, что само по себе в то время не бросалось в глаза. Но вот что меня поразило: портной, кроивший платье, оставил тонкую желтую кромку, на которой четко выделялись черные буквы многократно повторяющегося фабричного клейма: «100 % шерсть. Сделано в Англии». Эту кромку он использовал в качестве орнамента па обоих рукавах.