Человек из красной книги - [58]

Она по глупой дурости и оставила его до утра, до другого состава, потому что сама же свидетелем стала этой неприятности, произошедшей безо всякого умысла со стороны отставшего. Выпили, короче, она ещё поесть сварганила, из чего нашлось. Он тогда и заплакал, стал душу изливать, что войну провоевал капитаном артиллерии: вернулся, а про жену гадкое сказали, что давала всякому без разбора, но только он не поверил, хотя и проговорил с ней тяжёлый разговор. Так она взбесилась просто, хотя факты налицо, он проверил всё до последней замочной скважины: сказала, бросает его за такие подозрения, а сам он, наверно, просто ум себе спиртом фронтовым свернул на этой войне, и что уезжает к родителям на Дальний Восток. Вот, едет он теперь вместе с ней, надеялся окоротить дорогой отчаянный её норов и заработать себе прощение, потому что не может загасить внутри себя проклятую к ней любовь. Но только, видно, не судьба, отстал по своей же глупости. И они снова выпили его необычайного напитка с тремя звёздками на посуде. А как заснул, сама же пришла к нему, со своего матраса на его передвинулась, он не просил – наверно, даже во сне печалился и страдал. Но всё же взял её: очнулся от провала и тут же взял, подмял под себя, несмотря на всю горечь и безнадёгу своего положения. Был, был тогда у Насти расчёт, первый в её жизни и последний. Подумала, вернётся после, когда уже всё окончательно не уладит, и тогда вспомнит её: снова сойдёт у них на разъезде и явится, уже насовсем. А она его потом получше узнает и уже сумеет полюбить по-настоящему, а не как у кошек бывает – так, как подручного паренька полюбила, когда не знала ещё, что гад. Но только никто не вернулся, снова обманули её, хотя опять никто ничего не обещал: как сама себе надумала, так сама же по голове и получила…

28

Приметный дом их среди столичных строений, как оказалось, не был таким уж единственным: домов, как их высотка, в Москве выявилось небольшая кучка, и все торчали похоже, намекая звёздными макушками на место Настасьиной приписки – как тут не потеряться?

Рядом, однако, имелся Кремль, и это обнадёживало крепче, чем даже река под окном. Потому что река была везде, Кремль же стоял один, зубчатый и красный, с золотом на куполах и звёздами на башнях, как богатый монастырь, переделанный главным батюшкой в мирный и неприступный укрепрайон. В Кремле решались все первостепенные дела, и туда же – она про это точно знала – ходил и Павел Сергеич: сам обронил однажды такое про себя, и фактом этим Настасья не переставала гордиться никогда. И вот теперь, то самое Богово пристанище раскинулось, считай, у неё за окном, подпирая рубиновыми звёздными оконечностями московское небо, хотя и не было оно, если по правде, таким же погожим и голубым, как их степное, над разъездом Тюра-Там.

Зато теперь у них с хозяйкой имелась другая радость. Недавно прилетел Павел-то Сергеич и сообщил Евгении, а Настя услыхала, что теперь он чаще в Москве будет оставаться, живя больше при жене, и в ЦУПе-Е этом бывать станет не так часто, потому что постепенно переводят они свои дела в Подмосковье, не так далеко от края города по северной дороге. Она, Евгения, ясное дело, несмотря на живот – к нему на шею, радость свою предъявить. И так, не расцепляясь, пошли к себе в опочиваленку.

Комнат было четыре, и все, кроме кухни, на одну сторону, где река и Кремль. Настасье досталась первая от входной двери: она и поменьше была, чем другие, и чуть поодаль от прочих. После неё шёл хозяйский кабинет, сразу за ним размещалась супружеская спальня, после которой длиннющий коридор, устланный дубовым паркетом, завершался арочным проёмом в огромную столовую, напоминавшую своими размерами прошлую, во Владиленинске.

Какой-либо стиль в квартире Главного конструктора напрочь отсутствовал, будучи подменён заурядно-казённым вариантом обстановки, вполне годным, однако, для нормального, хотя и скучного обитания. У Жени было такое чувство, что мебель Павел Сергеевич, не давая специальных разъяснений, поручил кому-то из помощников приобрести в ближайшем мебельном, побыстрей и не торгуясь – брать, что предложат, исходя не из соображений эстетики, а из принципа соответствия основным потребительским функциям. Люстры, богатые по виду, но никакие для глаза, вызывали примерно те же ощущения. Остальное – качество паркета, высота потолков, заделка плинтусов, лепные карнизы – всё было отменного вида и достойной работы.

– Паша, а у нас деньги есть? – спросила она его в день приезда, когда они легли в постель и он её обнял.

– Деньги? – вопросу жены он тогда, кажется, совсем не удивился: уж чего-чего, а блаженным не был ни на сколько. Почесал мизинцем подбородок, прикинул про себя чего-то и отозвался: – Значит, так: Ленинская премия лежит нетронутая на счету, остальное… остальное тоже, вроде, там. А на жизнь – здесь, – кивнул он на комод, – залезай и пользуйся, Женюр, в размере любой необходимости. И оттуда же Насте выдавать будешь, чтобы не потеряла в зарплате, ладно?

– А можно я кровать куплю, – закинула Женя пока что главный для себя вопрос, – другую?