Человек из красной книги - [45]

Их соединили через полчаса, Цинка подозвали, и он взял трубку. Она начала разговор сходу, решив, что лучше будет для обоих, если не брать долгий разгон и сразу же объясниться, как отец и дочь, без всех искусственно надуманных причин и прочего наносного идиотизма. Он и на самом деле получился коротким, их разговор.

– Папа, – сказала Женя, – я хочу, чтобы мы помирились, мне неприятно то, что между нами произошло. Мне кажется, всё это абсолютная чепуха и твои немного расшатанные нервы, которым ты позволил себя одолеть. – Адольф Иванович слушал молча, не делая попытки прервать дочь, впрочем, возможно, ему было просто неудобно разговаривать на эту деликатную тему на работе. В любом случае, это был скорее добрый знак, нежели плохой, и она решила чуть добавить напора: – Павел Сергеевич и я, оба мы хотим лишь одного, чтобы ты приехал к нам в гости и вы бы с ним познакомились, хоть предварительно. И вообще, нам есть чего тебе рассказать. Он может выслать за тобой машину, без проблем. – На той стороне, однако, всё ещё была тишина, и это её озадачило. На всякий случай Женя пару раз дунула в трубку и спросила: – Ты меня слышишь, папа? Ответь что-нибудь.

– Я тебя слышу, Евгения, – раздался в ответ голос Адольфа Ивановича, – ты просто ответь мне на вопрос, а потом уже отвечу я.

– Ну, конечно, пап, конечно, спрашивай, что ты хотел уточнить?

– Всего одну вещь – отозвался негромко он, – свяжешь ты с этим человеком свою жизнь или не свяжешь, больше я ничего не хотел узнать.

– Папа! – едва владея собой, закричала она в трубку, – о чём ты говоришь?! Мы с Павлом Сергеевичем хотели, чтобы ты приехал на наше бракосочетание и заодно пожил с нами какое-то время. Если у тебя нет отпуска, то он его тебе организует, договорится с кем нужно, ты об этом, пожалуйста, не беспокойся! – В какой-то момент ей стало вдруг казаться, что виной всему заурядно плохая слышимость, дурная связь, и главная причина вовсе не в том недопонимании, которое зародилось между ними в тот раз, а именно в этой недостаточной слышимости, портившей сейчас всё дело ему и ей, его любимой единственной дочери. А ещё успела подумать, зацепив самый край быстрой мысли, что – о, Господи! – при чём тут всё это вообще: сидел – не сидел, зэк – не зэк, любит – не любит – плюнет – поцелует – все эти смешные аргументы, которые накидал ей Павел для разговора с собственным отцом, таким же любимым и таким же единственным родным ей человеком на этой большой земле. И она снова крикнула туда, в микрофон казённой чёрной трубки: – Ты не думай о плохом, папочка, нет его, плохого этого, и никогда не было, просто перестань забивать себе голову ерундой и приезжай к нам, мы очень будем тебя ждать!

После непродолжительной паузы на том конце раздался лёгкий шорох и голос её отца произнёс:

– Ты свой выбор сделала, Женюра, а я сделал свой, и другого не будет… У меня была дочь, теперь её нет… У тебя был отец, но вместо него теперь будет муж… Пускай каждый из нас останется при своём…

Слова эти докатились до сознания не сразу: сначала они недолго постояли в воздухе, возле самого уха, не проходя в голову, и только после этого стали медленно заползать вовнутрь, так же неспешно обращаясь в смыслы, слово за словом: сказал – отрубил, ещё сказал – ещё отрубил. И только когда последний из них достиг её рассудка, Евгения Адольфовна, вздрогнув, вновь собралась с мыслями… она пока не знала, какими словами ответит отцу, но в любом случае, сделать это было теперь невозможно: из трубки доносились короткие гудки… Всё было кончено.

Разговор этот Насте довелось услышать целиком, от начала и до последнего слова, выкрикнутого на ту самую, отцовскую, сторону. Она бы, может, и не пришла послушать, кабы Евгения так не усилила голос, почти до вышнего крика, когда ей дали этот заказной разговор. А там, ясное дело, был отец её, раз «папа-папочка», тот самый художник от того самого Бога. Видно, не задалось у них, судя по словам её, разладилось что-то. Само по себе такое дело не было для Насти ни плохим, ни хорошим – вопрос чисто семейный. Одно кольнуло – про бракосочетание. Она знала, конечно, что жиличка будет хозяину женой, это и не скрывалось с самого начала. Но всё же потихоньку надеялась, что затея эта пустоголовая как-то разладится сама, рассыплется через время общего проживания, вернётся к прежнему упорядоченному виду, и всё пойдёт, как шло раньше: в тихости, строгости и верной службе до конца дней. Но, услышав, что уже приглашают, закручинилась конкретно, имея верный факт. Просто так болтать не станет Женя эта, если отцу родному такое промолвила. Значит, правда, конец близится привычной жизни и надеждам на достойную старость при доме.

Обождав с полчаса, пришла к ней, присела на стул возле её стула, спросила, сделав скорбное выражение:

– Всё там у вас в порядке, Евгенечка? А то вы так волновались, что мне показалось, случилось чего. Может, в аптеку надо? А то я сгоняю, только пошлите.

– Спасибо, милая, ничего не нужно, – выдавила из себя Евгения Адольфовна, и Настасья поняла, что даже эти слова дались ей с трудом. – Идите к себе, пожалуйста, я пока одна побуду, ладно?