Человек-Хэллоуин - [9]

Во всяком случае до тех пор, пока они не доберутся до места назначения. — Давай-ка отправимся куда-нибудь и перекусим. Идет?

Глаза мальчика на какую-то секунду закрыла вторая пара век — рудиментарных, полупрозрачных, похожих на паутинку.

Стоуни моргнул.

Уж не померещилось ли ему?

Или все-таки это было?

Он глядел в лицо мальчика, но тот, казалось, не имел ни малейшего понятия о том, что сейчас видел его спутник.

Глава 2 МАДОННА ХАЙВЭЯ

1

— Ты проголодался, — заметил Стоуни, глядя, как мальчик едва ли не целиком заглатывает сэндвич.

Он потушил окурок в чашке из-под кофе. Со дна потянулась тонкая ниточка дыма. Смола щекотала горло. На языке остался привкус пепла.

— А ты уже насквозь прокурился. — Мальчик постучал пальцем по столу рядом с пепельницей. — За последние десять минут три подряд. Может, пора завязать с дурной привычкой, а?

— Лучше доедай свой сэндвич, малыш.

— Меня зовут Стив. Те люди, Восхищенные, называли меня Пророком, а иногда Шилохом, но все это не настоящие мои имена — Мальчик откусил новую порцию хлеба с индейкой.

«Значит, его зовут Стив… Нет, ты не имеешь права обращаться к нему по имени. Не смей думать о нем как о маленьком Стиви. Помни о том, что ты обязан сделать».

— Знаю, — сказал он вслух. — А я Стоуни. Но на самом деле меня тоже зовут Стивен.

— Ух ты! Вот забавно — правда? Они хотели называть меня как-нибудь по-другому. Но у меня есть собственное имя. Я им не позволил. У них там приняты всякие дурацкие прозвища и прочая чуть. Кстати, я знаю множество разных шуток. Читал юмористический сборник «Конфуций сказал…»? Я его обожаю. Брат той пожилой женщины часто пересказывал их мне. Вот, к примеру… Конфуций сказал: тот, кто пукает в храме, пусть сидит на отдельной скамье и сам дышит испорченным воздухом. — Он улыбнулся. — Разве не смешно? Ты никогда не задумывался, о странном совпадении?[5]

Стоуни положил долларовую банкноту на стол и вышел из закутка, где они сидели. Мальчик последовал за ним.

— А почему ты оставался у них, если тебе там не нравилось? — спросил Стоуни, распахивая дверь кафе «Кондитерский рай» и выходя на улицу.

Свежий, прохладный воздух покалывал кожу и бодрил. Кроны деревьев вдоль дороги все еще оставались зелеными и густыми. Октябрьская погода пока еще не добралась до юга. Вот за что Стоуни всегда любил пустыню, так это за то, что там не бывало никакого октября, а было только лето и жара стояла как в аду.

— А куда бы я, черт возьми, мог уйти? — спросил мальчик. — Ответь мне. Меня послал туда Великий Отец. А эти люди обо мяе заботились, они обращались со мной лучше, чем ты.

В машине мальчик вновь устроился среди подушек и одеял на заднем сиденье. В салоне воняло сигаретами, объедками и, кажется, немытым телом, причем эти запахи накладывались на более давние, оставшиеся от прежних владельцев. Когда Стоуни покупал машину, от нее разило стариками и виски. Наслоения запахов внутри машины походили на культурные слои в древней пещере. Стоуни опустил стекла всех окон.

— Тебе там удобно? — спросил он.

— М-м-м, — раздалось в ответ.

В зеркале заднего вида Стоуни видел лишь сверкающие глаза мальчика, в которых отражались лучи закатного солнца, делая их похожими на кусочки алого мрамора.

Стоуни поскреб затылок.

— Знаешь, ты такой покладистый, что сразу и не разберешься, кто кого похитил на самом деле.

— Ты когда-нибудь слышал песню «Укради меня, когда захочешь»?

— Нет, не помню такой.

Стоуни всю дорогу приходилось напоминать себе, что рядом с ним всего лишь ребенок. Маленький мальчик. А вовсе не какое-нибудь кошмарное существо. Не жуткий монстр. Ребенок! А он его похититель. Вполне вероятно, еще до окончания их совместной поездки он сделает с этим мальчиком что-нибудь ужасное. Вполне вероятно, например, что он возьмет охотничий нож и всадит его мальчику прямо в сердце или полоснет по горлу. Вполне вероятно, что это всего лишь ребенок, оказавшийся не в то время не в том месте.

А что, если все это колоссальная роковая ошибка?

«Ты мучаешься сомнениями? Ты, губитель всего человечества?» — мысленно хихикнул он.

— Это старая песня в стиле кантри, — продолжал мальчик. — Она звучит так: «Укради меня, когда захочешь, но нет в мире места, где я уже не побывал…»

У мальчика оказался весьма неплохой альт, и ему даже удалось передать характерные для кантри интонации и заставить голос траурно звучать на высоких нотах.

«Весь этот хайвэй пройден мною столько раз, — продолжал он петь. — Бегство — это преступление, мне нет смысла торопиться. Так что укради меня, когда захочешь…»

Стоуни дважды хлопнул в ладоши.

— Ну ты прямо второй Гарт Брукс[6]. Если я правильно понял, ты сам хотел, чтобы я увез тебя оттуда? Ты это хочешь сказать?

Мальчик взглянул на часы на приборной доске.

— Сейчас почти четыре. То заведение при дороге закрывается в пять. Может, поедем? Я хочу посмотреть на Мадонну хайвэя.

— Ладно. Зайдем минут на десять. Если там недорого.

— Наверняка недорого, — сказал мальчик и улыбнулся так, как улыбаются все дети его возраста: ничего зловещего, ничего мрачного, ничего многозначительного.

2

Улыбка продолжала цвести на лице мальчишки, пока они платили по восемьдесят центов за каждого и проходили через турникет.