Человек-Хэллоуин - [32]

— Папа, приехал мистер Феаршкаф…

— Клоф, Фэйрклоф, — поправил Алан, произнося фамилию по слогам.

Диана недобро улыбнулась.

— Да, я знаю. Но мне больше нравится Феаршкаф.

До слуха Алана донесся звук шагов. Видимо, Дариуса Крауна Маленькая девочка снова повернулась к Фэйрклофу и уставилась на него почти прозрачными голубыми глазами.

— Этой ночью мне снилось, что вы приехали сюда, мистер Феаршкаф. Мне снилось, что я стою перед окном своей спальни и вижу, как вы подъезжаете на черной машине. Только это был кошмарный сон. Из вашей машины вышел кое-кто другой.

— Вот как? И кто же это был?

«Интересно, — размышлял он, — доводилось ли ей уже испытывать сильную боль или это удовольствие она познает только в подростковом возрасте?»

— Дьявол, — ответила она. — Но он выглядел точно так же, как вы. И глаза у него были как у вас.

— Ладно, признаюсь, — засмеялся Фэйрклоф. — Он мой дальний родственник с материнской стороны. Неудивительно, что ты уловила сходство.

9

Это было много лет назад, но Алан до сих пор ощущал волнение, вспоминая первую встречу с Крауном и его семейством и тонкие ростки доверия, которое они испытывали друг к другу. Алан купил дом Льюиса, отремонтировал и стал все больше и больше времени проводить на острове, навещая Краунов летом и в зимние праздники.

Он показал им то, что было запечатлено в камне из французской пещеры, а они, в свою очередь, показали ему свое сокровище — более ценное, чем все богатства христианского мира.

Алан научил их закрепощающему заклинанию и тому языку, который понимало их сокровище.

Однако пристрастия Фэйрклофа и многочисленные финансовые сделки вынуждали его подолгу бывать в разъездах: Рим, Лондон, Нью-Йорк… места, кишащие народом, где можно было отыскать согласных на насилие юношей и девиц, чей протест выражался лишь гримасой… где он мог духовно совершенствоваться на свой лад и при этом сохранять свое инкогнито…

Но «Щиты» и Крауны, остававшиеся в маленьком поселении, неустанно манили его обратно.

Впрочем, он не противился этому зову.

Жестокость, беспредельная жестокость, использование силы во благо и во вред… Он был частью чего-то большего, невообразимого для простого человека.

Если все состыкуется и получится — а кажется, так оно и будет, — мир изменится, выползет из своей старой, надоевшей шкуры.

Алан Фэйрклоф станет пастырем, приближающим наступление новой эры.

10

Из дневника Алана Фэйрклофа.

Семнадцатью годами раньше.

«Я испытывал лишь нетерпение, когда Краун вел меня в кабинет. Я жаждал видеть. Я хотел ощутить. Но он заявил, что сначала должен обсудить со мной кое-что. Обычный разговор, подозрительные взгляды. Я предполагаю, что Краун верит во всю ту чушь собачью, о которой распространяется. Он помешан на иудео-христианской мифологии и особенно часто употребляет слова «Сатана» и «Враг», будто они в состоянии описать истинную сущность этого сокровища. Возможно, он просто сумасшедший и лишь огромное состояние спасает его от пребывания среди себе подобных. Краун верит в собственную ересь. И дюке возвел ради такого дела часовню. Он утверждает, будто удерживает существо в ловушке с помощью религиозных символов, но, должно быть, заблуждается.

Если оно и остается в своей клетке, то с какой-то целью. Потому что ничто в этом мире не в сил ах удержать подобное существо, если оно захочет покинуть этот дом.

В итоге, продемонстрировав мне старинные рисунки с изображением ада и рая, с призыванием демонов и прочими нелепыми таинствами, в которые верит этот псих, Краун повел меня в часовню.

Могу только описать чувство, нахлынувшее и захватившее меня, как только я переступил порог святилища.

Страх?

Нет.

Чистый ужас. Я чувствовал себя так, словно снова стал ребенком — маленьким мальчиком, входящим в некий величественный и таинственный собор.

Атрибуты веры Крауна развешаны по периметру помещения, некогда, должно быть, представлявшего собой довольно странную семейную часовню.

Но я едва обращал внимание на необычность самого места.

Ведь там было оно! В клетке, словно какой-нибудь цирковой урод.

Я заговорил на древнем языке, ведомом только святым сестрам, которые знали, кого видят перед собой.

На небесном языке демонов и богов, а также тех, кто суть огонь в сердце пещеры, а не танцующие вокруг него тени.

Я подошел ближе.

Золотистые глаза существа раскрылись и у ставились на меня. Мои кишки непроизвольно расслабились, и я ощутил, как словно заряд электрической энергии прошел по моему позвоночнику. Из носа потекла кровь, но я даже не удосужился стереть ее платком.

Я ощущал себя подвешенным в пустоте.

Какой-то миг я чувствовал, что лишился тела, и не смог бы сказать, стоят ли мои ноги по-прежнему на земле и дышу ли я.

Все звуки исчезли.

Стоит ли мне описывать величайшую тоску, застывшую в тех глазах? Усталость и даже… да, страх. Но больше всего было в них тоски.

И в этой тоске ощущалось нечто более страшное, чем само зрелище этого создания, пришедшего из кошмара.

Существо заговорило голосом моего покойного отца.

Что именно оно говорило, что показывало мне?

Память не сохранила ничего, кроме одной картины., запечатлевшейся с нашей первой встречи и навечно оставшейся в моем сознании».