Человек-Хэллоуин - [29]

Просыпаясь после таких снов, он пытался противиться им. Но если поначалу он испытывал отвращение к этим ужасам, а затем лишь слегка заинтересовался порождаемыми его собственным воображением ночными видениями, то в итоге уже с нетерпением ждал ночи и очередного сна.

В разгар оргии, избивая какого-то юнца и намереваясь изнасиловать его мать, Алан вдруг с испугом осознал, что сон имеет весьма реалистическую текстуру. Словно в его памяти разверзлась черная дыра, засосала в себя весь настоящий мир вокруг и он уже не мог различить, что материально, а что — нет. Он чувствовал, как его кулак весьма ощутимо утыкается в плечо парнишки и сексуальная энергия жарко разливается по чреслам…

— Это не сон! — воскликнул он, когда мальчишка взвыл и через миг после удара кровь брызнула из-под его левого глаза. — Это не сон!

Он орал на мальчишку, словно в том была его вина. За спиной парня стояла его мать — платье разодрано посередине, руки привязаны к трубе над головой.

Алан отпустил мальчишку. Тот кинулся к матери и сел рядом с ней, весь дрожа Ему было не больше шестнадцати. Он обнимал мать, и оба они рыдали.

Алан, очнувшись, глядел на окровавленные руки. Первый раз, сколько себя помнил, он тоже расплакался. Слезы застилали серые стены комнаты, размывали образ женщины и ее сына… В конце концов перед глазами осталась лишь чернота ночи.

— Господи, Боже мой, за что ты покинул меня? — только и прошептал Алан.

Заря пришла, но не принесла ответа. Он развязал женщину и бросил пять стофунтовых бумажек на колени ее сына.

В углу комнаты над грязной раковиной висело небольшое зеркало. Взглянув в него, Алан Фэйрклоф не увидел ни Алана, ни его прежнего мучителя Рэнальфа: из зеркала на него смотрело чудовище.

Лицо было настолько нечеловеческим, что Алан счел за лучшее принять видение за призрака.

Прошло несколько недель, он смирился со своим новым образом и отправился странствовать по самым отдаленным уголкам в поисках Бога. В двадцать один он унаследовал гигантское состояние родителей и принялся испытывать собственную плоть как страданиями, так и наслаждением.

Но и это увлечение прошло.

Однажды утром он проснулся обнаженный рядом с двумя спящими женщинами и юношей, скорчившимися на запятнанном, разодранном матрасе, — их тела были так прекрасны и свежи накануне вечером. Во рту стоял густой привкус опиума и марихуаны. Теперь, в лучах полуденного солнца, словно острые сверкающие ножи проникающих сквозь щели в дешевых деревянных ставнях, эти тела походили на огромные гниющие колбасы. Алану даже казалось, что от них несет экскрементами. На ягодицах юноши виднелись следы от плетки, у одной из женщин на ребрах багровели порезы от ножа Перед ним лежала вожделенная плоть, одно гигантское скорченное тело. Алан бросился прочь из жуткой норы, подальше от этой плавящейся кожи, и встал под душ, слезами смывая с себя остатки ночи.

И тьма окутала его. Не тьма депрессии, сожаления или тоски, а тьма человека, знающего правду о себе и своих желаниях.

А это знание вытеснило из него последние остатки юношеского восприятия жизни. Ощущение счастья больше не возвращалось, он перестал испытывать радость и удовлетворение от чего бы то ни было. Алану Фэйрклофу к тому времени стукнуло тридцать, и до него ужу дошли слухи о существе, которое некогда держали в пещерах в Мопассане. Рассказывали, будто его вопли до сих пор отдаются эхом в маленькой деревушке за скалами.

4

Из дневника Алана Фэйрклофа.

«Спустя столько времени оказаться так близко к легенде, к ее истокам. Я отыщу существо, даже если это будет последнее, что мне доведется сделать в жизни. Я проникнусь чудом его существования. Я прикоснусь к его сущности и переживу превращение. Ключ всегда заключался в ритуале — вот что забыли люди, вот что потеряли. Именно ритуал отпирает замок и открывает дверь.

Мой Бог — яростный Бог!

Его присутствие осияет меня славой!

Я отыщу Его Свет!

Приди, Азраил! Приди и принеси свой Свет!»

5

Поскольку святые сестры, знавшие, где находится нужная пещера, давным-давно либо умерли, либо уехали из этих мест, поиски заняли немало времени, но Алан Фэйрклоф потратил изрядную часть своего огромного состояния, чтобы перекопать все окрестности.

И вот наконец один из местных рабочих нашел первый знак.

Это были какие-то останки, впечатанные в скалу, разрушенную в результате обвала, который случился в пещерах несколько столетий тому назад.

— Прекрасно, — сказал Алан, когда рядом с находкой зажгли факелы, отбрасывающие желтые и оранжевые отсветы. — Взгляните на его плечи. Посмотрите, как он… величествен.

Судя по всему, это была некая окаменелость, с руками и спинным хребтом человека, но в отвалившейся от разбитого черепа нижней челюсти торчали клыки льва, а вдоль лба тянулся ряд дырочек. Изломанное крыло у него за спиной походило на крыло птеродактиля… Впрочем, в последнем Алан не был уверен — возможно, это было лишь игрой воображения.

Однако он был твердо уверен в том, что найденные останки принадлежат тому самому демону, которого держали во тьме пещер святые сестры. Их тайна так и не была раскрыта.

За одиннадцать месяцев сложнейших раскопок Фэйрклоф поднял камни и осторожно перенес с того места, на котором они покоились.