Человек-эхо и еще кто-то - [22]

Кому поужинать, а кому и пообедать, подумал Марио, ощутив глухой рокот изголодавшегося организма. Конечно, он с большим бы удовольствием провел вечер с кем-нибудь другим, с Сьюзен, например, или еще лучше в одиночку, с самим собой, но выбирать не приходилось. К тому же он не представлял еще, как здесь, в Нью-Беверли, решают проблему желудка.

— У нас неплохая кухня, — заверил его Полковник, когда они выходили из дома.

Служители Башни, насколько успел подметить Марио, знали толк в радостях жизни и окружали себя комфортом. Тот же ресторанчик, где они оказались за считанные минуты, мог служить эталоном уюта, причем не дешевого. Где только набрали столько поделочного камня! Зал словно выточили в малахитовой горе и в меру обсыпали хрусталем, создав иллюзию пещеры.

Они прошли к периферийному столику, спрятанному в овальной нише, и погрузились во все мягкое — мягкий полукруглый диван, мягкий свет, мягкая музыка.

Посетителей было немного, они хорошо знали друг друга, и появление нового человека вызвало легкое движение. Марио поймал на себе несколько любопытствующих взглядов. Подошел официант и тоже пристальнее, чем полагалось бы, посмотрел на гостя.

— Вы уже знаменитость, — прошелестел Полковник, отпустив официанта с заказом.

Марио особенно не вникал, что тот заказывал, листая пухлое меню, но, судя по записям официанта, Полковник не скупился, и эта неожиданная щедрость вызвала смешанное чувство почтения и удивления. Кто бы мог подумать, глядя на его усохшую фигуру, что в ней живет душа отъявленного гурмана. За столом он, видимо, не ограничивал себя, к еде относился серьезно. А тут, похоже, особенно постарался, чтобы не ударить лицом в грязь — ужинать-то пригласил он и был, следовательно, за хозяина. Марио встрепенулся, услышав, как тот в числе прочего заказал креветки. Сделал он это без всякой задней мысли или был здесь намек: видишь, и об этом я тоже знаю?

… она поставила перед ним плетеное блюдо с креветками, села напротив, подперев лицо кулачками. Так было вчера, позавчера, все те дни, когда он приходил. Ей нравилось смотреть, как он разделывался с рачками — только хруст и шелест хитиновой шелухи. В открытое окно порывами влетал ветер, теребил ее волосы. Ветер приносил запахи моря — оно пахло креветками. И ее волосы тоже пахли креветками. «Ты ешь, ешь, шептала она. — А я буду смотреть. Только смотреть и слушать. Скажи что-нибудь». Он молчал. «Скажи, что вкусно». Он молчал. «Скажи, что придешь завтра». Он молчал. «Хоть слово, ну, назови меня по имени». И тогда он сказал: «Улетаю сегодня. Через час пойду». Кулачки сошлись на подбородке, спрятали губы, нос. «Лучше бы ты молчал», — сказала она…

Полковник (Марио почувствовал это с первой встречи) был не из тех людей, которые что-то делают по простоте душевной или по наитию. Если он поворачивается спиной и ведет разговор затылком, то не потому, что так ему удобней, а из каких-то высших, одному ему известных соображений. Ужин на двоих — не дань знакомству и знак расположения, а деловая встреча. И те же креветки, не исключено, со значением, с вопросительным или восклицательным знаком. Гурман за столом, тактик в беседе. Вполне возможно, что никогда больше им и не доведется сидеть вот так вместе, не будет в том надобности, но сегодня ужин был просто необходим — надо как-то завершить затянувшийся акт знакомства.

— Вы, кажется, спросили, нет ли у меня неприятностей? вернулся Полковник к началу разговора. — Лично у меня нет. Но предчувствие… Вы доверяете своим ощущениям? У меня прямо-таки собачий нюх на всякую пакость, честное слово. Воздух Нью-Беверли мне сегодня не нравится. Запашок какой-то… Вам уловить пока трудно, человек вы здесь новый. Говорите, сосной пахнет, озоном? Хотел бы поменяться с вами местами. Или лучше носами?

Полковник шутил. Зачем-то ему и это нужно было — шутить. Улыбайся, Марио, улыбайся!

— У нас тут довольно людно, штат приличный. Но вам придется иметь дело с немногими. Вы их уже знаете, это наша «святая троица» — Сьюзен Маккали и те двое, Трене и Хаген. Да, Учитель и Доктор. Почему именно с ними? А в Башню никто больше не вхож. Он допускает только их. Ну, теперь и вас, конечно.

Шутил, оказывается, неспроста. Разве мог он сообщить такую новость, не усыпив внимание собеседника. Манера у него такая — о самом важном говорить как бы вскользь: коснется слегка и мимо. К тому же сейчас он призвал на помощь и руки. Рассказывая, Полковник производил сложные манипуляции с салфеткой — теребил концы, складывал и разворачивал, то вдруг стряхивал, как иллюзионист, закончив фокус.

— Представьте, я сам ни разу не был в Башне и не видел Его.

— Может, не доверяет?

— Если бы так! Он же сам подбирает и назначает людей.

По словам Полковника выходило, что Большой Мозг узурпировал власть в Нью-Беверли, без его ведома и трава не росла, и чихнуть никто не смел. Он не только распоряжался кадрами, но и определял программу и режим работы филиала. Появление здесь Марио — тоже его прихоть. Зачем-то понадобился ему непонятно кто — выдал только программу: где и как искать, по каким данным («Анкета была чудовищной») и затем из двух десятков кандидатов выбрал одного — Марио Герреро («Вы счастливчик, Марио!»). Вся эта операция проводилась под кодом «Сын» («Так что здесь вы — Сын»). Распоряжения Башни исполняются беспрекословно, какими бы нелепыми они ни казались. И вообще напрасный это труд — пытаться что-либо понять, если Он сам не сочтет нужным объяснить.