Человек-эхо - [40]

Чувствует, как слезы струятся по лицу, капая на ногу и смешиваясь с кровью. Джесс знает: то, что она делает, разрушает ее мало-помалу. Но это наказание за то, что она такая неудачница и бестолочь. Наказание за то, что она не нормальный человек, как все остальные.

Джесс считает в уме. Семь, восемь… Знает, что надо остановиться на десяти. Десяти раз всегда достаточно, чтобы ослабить напряжение, чтобы открылся предохранительный клапан, как в кастрюле-скороварке. Это, или найти какого-нибудь первого попавшегося мужчину, чтобы сделать вместе с ним то, что они так хорошо умеют делать.

Но, как и бритва, секс никогда не умиротворяет надолго. Будоражащий экстаз в предвкушении предстоящего удовольствия, прилив эндорфинов от быстрого перепихона — это как кратковременный «приход» от наркотика, отвлекающий от шквала у нее в голове. Но как только все кончено и мужчины уже нет, в голове все те же сумбур и тоска, что и раньше.

Джесс всегда гадала, знает ли про это Патрик. Но если он и знал, то ни разу ничего по этому поводу не сказал. На его собственные шалости она тоже не обращала внимания. На ту женщину на новогодней вечеринке, которая с улыбкой что-то шептала ему на ухо, поглядывая в ее сторону… На поздние звонки, отвечать на которые Патрик уходил в другую комнату… Джесс не винила его. Она не была хорошей женой. Она вообще ни в чем не была хороша.

Открывается дверь, отвлекая ее от этих мыслей. Джесс поднимает взгляд. Там стоит Гриффин, щурясь на свет. Чертыхается, падает рядом с ней на колени.

— Блин, Джесс, да что ты творишь?

Наклонившись, хватает рулон туалетной бумаги, сминает обрывок в комок и прижимает ей к ноге, пытаясь остановить кровь. Потом на миг замирает, и Джесс видит, как он вдруг делает длинный судорожный вдох, уставившись в пол.

А потом Гриффин вновь поднимает взгляд и медленно протягивает руку. Она бросает бритвенное лезвие в ком окровавленной туалетной бумаги.

Джесс ожидает гнева, разочарования, осуждения, страха… Всех тех реакций, с которыми она сталкивалась до сих пор — своих родителей, профессионалов от медицины, собственного мужа. Но Гриффин, похоже, совсем другой.

— Не хочешь рассказать мне, что происходит? — обращается он к ней. Голос у него мрачный, но спокойный.

Джесс мотает головой. Гриффин опять открывает шкафчик, достает мятую коробочку с пластырями. Молча делает все, что может, чтобы остановить кровотечение, залепляя порезы один за другим и не обращая внимания, что и сам перепачкался. Занимаясь этим, то и дело поднимает на нее взгляд, словно спрашивая, не больно ли, но она лишь безразлично смотрит на него.

Закончив, Гриффин опускается на пол, садится по-турецки. Джесс все еще сидит, прислонившись спиной к стене и вытянув перед собой ноги.

— Не хочешь с кем-нибудь об этом поговорить? — спрашивает он.

Она опять мотает головой:

— Нет.

— А пробовала? Когда-нибудь раньше.

— Это не помогло.

— Ладно.

Джесс видит, что Гриффин не сводит с нее глаз — его взгляд перемещается на повязку у нее на голове, потом обратно на ногу. Он понимает, что с ней что-то не так, думает она, надо просто рассказать ему. Но хорошо знает, что как только люди это узнаю`т, их восприятие ее как личности смещается. Они начинают совсем по-другому обращаться с ней. А после того, что она только что натворила с бритвой, не стоит и дальше его напрягать.

Гриффин отводит взгляд, вздыхает, задумавшись. Потом встает, протягивает руку. Джесс берется за нее, и он поднимает ее на ноги. Коленки у нее подкашиваются.

— Да уж, блин, — произносит он, обращаясь скорее к самому себе, когда выключает свет и увлекает ее обратно к кровати. — Ну и хороши же мы с тобой оба…

Ложится рядом с ней в темноте, подтягивает к себе одеяло. Джесс прислушивается к его дыханию, к шуму машин за окном. Всякий раз, когда ей кажется, будто она получила какое-то представление о Гриффине, он доказывает ей, что она ошибается, — вот и сейчас.

* * *

Джесс, должно быть, заснула, потому что вдруг ловит себя на том, что лежит, свернувшись калачиком и плотно прильнув к нему. Сразу смущенно отодвигается — как бы он не подумал, будто она уже испытывает к нему какие-то теплые чувства.

Но Гриффин беспробудно спит, и Джесс смотрит на него в тусклом свете. Все черты его лица расслаблены, обычной хмурости как не бывало. Она облегченно выдыхает.

Ей давно уже хочется узнать про него побольше. Любопытство не дает ей покоя.

Джесс на цыпочках крадется к столу, на котором Гриффин оставил свой рюкзак. Роется в нем, то и дело оборачиваясь на кровать, чтобы убедиться, что Гриффин по-прежнему спит. Здесь его лэптоп, какие-то распечатки, несколько фото — все в основном отделении. Обертка от какого-то энергетического батончика, смятые чеки… Нащупав в наружном отсеке какую-то плоскую картонную коробочку, она вытаскивает ее. Читает надпись на белом фоне: «Оксинорм», а чуть ниже — «гидрохлорид оксикодона». Внутри — блистерная пластинка с маленькими оранжевыми капсулами, которые Гриффин уже пару раз принимал у нее на глазах.

В болеутоляющих средствах Джесс совершенно не разбирается, но про оксикодон слышала. Очень сильный наркотический препарат, вызывает привыкание. Она еще раз смотрит на коробочку, в которой осталось всего восемь капсул. Хмурится, но убирает ее обратно в рюкзак. Потом переключает внимание на джинсы, брошенные поперек дивана, — подбирает их, ощупывает карманы. В одном из них бумажник, и Джесс вытаскивает его, изучает банковские карты. Натаниэл Гриффин. Это уже что-то: его настоящее имя, по крайней мере.