Человек должен жить - [4]

Припоминаю, что я никогда не чувствовал к нему особой симпатии, и если мы встречались где-либо в бесконечных институтских коридорах или на улице, то я не считал себя обязанным здороваться первым.

Он был слишком яркий и шумный, всегда окруженный толпой похожих на него ребят. Постоянно сыпал остротами и анекдотами, которые не казались мне смешными. Он явно метил в вундеркинды. Я же был из другого теста. Я любил только слушать. Мне было бы трудно с ним дружить.

Едва мы сняли свои чемоданы, машина «Скорой помощи» уехала.

Гринин посторонился, когда мы проходили в дверь, и остался на крыльце докуривать папиросу.

Мы вошли в класс. На левой стене черная доска, в желобке сухая тряпка и кусочек мела. На полу поблекшие чернильные пятна, одно небольшое пятно проглядывало даже сквозь побелку на стене. Вдоль окон деревянная вешалка метровой высоты человек на сорок.

Класс казался очень большим и просторным, потому что все парты были вынесены. Остался лишь учительский стол. Три кровати, застланные коричневыми байковыми одеялами, стояли вдоль стен. Крайняя кровать у окна была занята Грининым. Самое лучшее место! Я занял следующую. Захаров бросил свой чемоданчик на кровать, стоявшую у двери. Крышка открылась, вещи вывалились, и я увидел: ни одной книги. Я везу целую библиотеку по трем предметам, а он…

— Ну вот, совсем неплохая дача, — услышал я голос Захарова, — а ты хотел в гостиницу. Сейчас все москвичи на дачах, и мы оказались не хуже.

— Пожалуй, — согласился я.

Вошел Гринин, сел к столу. Раскрыл портсигар и со стуком поставил его на черный лакированный стол.

— Закуривай, ребята.

— Сдуру еще в прошлом году бросил, — сказал Захаров. — Игоря угощай.

А я вообще не курил.

— Образцовые ребята. Кто же из вас Каша? — спросил Гринин.

— А ты угадай. — Захаров открыл форточку. — Давай, парень, сразу договоримся: в общежитии не курить. — Он прошелся по классу. — Ну, так кто же из нас Каша?

— Наверное, ты, — зевая, протянул Гринин.

— Угадал! — засмеялся Захаров.

Гринин щелкнул портсигаром, сунул его в карман и прилег на кровать. В его руках появилась только что вышедшая шестая книга «Нового мира» за 1960 год.

Мы с Захаровым пошли знакомиться со школой, заглянули во все уголки, наконец захотели есть и сели ужинать. Гринин уныло сидел на кровати. У него, должно быть, не было ничего съестного. Первым его пригласил Захаров. Потом и я подал голос.

Гринин долго отнекивался, но затем сел к столу, сказав:

— Если уж вы так хотите, пожалуйста.

Я вытащил из чемодана свиное, сало, черный хлеб, зеленый лук. Захаров выложил два белых батона, сыр и колбасу.

Мы съели все это почти дочиста.

— Жаль, чайку нет, — сказал я, укладывая остатки припасов в чемодан. — Или молочка бы. Люблю горячее молоко.

— А сырой водицы не хочешь? — спросил Гринин.

— Что я, за дизентерией сюда приехал?

— А зачем воду хлорируют? — не отставал Гринин.

— Потому что надо! — Я начал сердиться.

— Ты, я смотрю, чудак, — сказал Гринин и протянул мне стакан воды. — Пей! Клянусь, не заболеешь.

Я спокойно отстранил его руку со стаканом.

— Хочешь — пей, а к другим не приставай! Понял?

Захаров меня поддержал:

— Ну, чего пристал? Не хочет сырой — пусть не пьет. Пусть кипяченой достанет. — Он выпил мой стакан и прибавил, глядя на Гринина: — Хороша вода! Спасибо… Давайте лучше поговорим о завтрашнем дне, ведь завтра идти в больницу.

Но поговорить в этот вечер нам не удалось. Едва мы забрались под одеяла и согрелись, как уснули. Даже свет не успели выключить.

Последние звуки, которые я слышал, были гудки паровоза. Меня удивило, что они слышны очень ясно, словно паровоз катит по школьному двору. Тут я вспомнил, что форточка открыта и за форточкой — дождливая, приближающая звуки тишина.

В половине девятого утра мы вышли из школы и направились в больницу. После Москвы с ее многоэтажными зданиями и шумным нескончаемым потоком машин очень странно идти по улице маленького города. Тихо и пусто, и чего-то не хватает.

Вдоль плитчатого мокрого тротуара длинной цепочкой стоят липы. Их намокшие стволы почти черны, блестит промытая за ночь листва. За желтыми, коричневыми и зелеными оградами раскинулись напоенные дождем огороды, а в глубине, среди плодовых деревьев и кустов, стоят симпатичные замысловатые домики с террасами. Представляю, как хорошо жить в таких домиках: выйдешь утром — и ты в саду.

Первыми, кто повстречался на нашем пути, были пушистые желтые гусята. Они смотрели на нас своими крошечными глазками и оживленно попискивали.

За поворотом улицы мы увидели двухэтажное здание из красного кирпича, крытое розовой черепицей. Это большое здание могло быть и школой, но когда во дворе мы увидели людей в белых халатах, сомнений не осталось.

— Приготовиться к принятию цветов. Оркестр играет туш, — сказал Захаров, глядя на нас.

— Очень мы нужны больнице! — отозвался Гринин.

— Что ты понимаешь, парень! — мягко улыбнулся Захаров. — Сестры будут строить нам глазки. Премудрые доктора свалят писание историй и ночные дежурства. Мы нужны! Ну прямо как воздух, как хлеб.

— Как молоко, — добавил Гринин и посмотрел на меня.

Признаться, я думал, что нас все же будут встречать, ну, не с цветами, не с оркестром, конечно, а просто так, без всяких пышностей. Но, как видно, все были заняты, и никто не догадался даже посмотреть на нас в окно. А мы шли, немного оробев, во всяком случае, я могу это сказать про себя.