Человек должен жить - [12]

Вопросов не было. Вадим Павлович, улыбаясь, смотрел на нас. Не знаю, о чем думал он, а я думал о том, что его жизнерадостная улыбка не очень подходила для морга. А он смотрел на нас и улыбался, потому что сам был здоров и весел и еще, наверно, потому, что привык вскрывать трупы. Такова была его специальность.

Когда мы шли по двору обратно, нас по-прежнему поливал дождик. Я думал о жене погибшего и его сыне, мальчике, который пас в дождь корову. Мне очень хотелось увидеть того мальчугана; Я не знал, что ему скажу, но мне хотелось его увидеть.

У меня не было еще ни палаты, ни больных, и я не знал, что мне делать. Нужно найти Чуднова. Я спросил сестру, не знает ли она, где заведующий. Она повела меня по коридору и указала на дверь четвертой палаты.

Я открыл дверь. Чуднов сидел на стуле возле койки, на которой лежала полная седая женщина. Увидев меня, он спросил:

— Пришли? Ну как?

Я не знал, что ответить. В палате были больные, пять человек. Никто из них, поступая в больницу, наверно, не получал гарантию, что не попадет к улыбающемуся доктору в длинном, до пят, фартуке.

— Комментарии излишни? — спросил Чуднов, глядя на меня своими маленькими проницательными глазами.

— Да, — сказал я.

— Палаты у вас пока нет? — спросил Чуднов.

— За этим и пришел, — сказал я.

— Ну что ж, вот и отдадим эту. Будете лечить желудки, сердца и все прочее, а?

Я покраснел так густо, как никогда в жизни. Я мог предполагать, что угодно, но никогда не думал, что могу получить женскую палату. Не могло быть ничего хуже этого.

— Так вы согласны? — спросил Чуднов, сощурившись от улыбки.

Я чувствовал, что пять пар женских глаз смотрят на меня. Не помню, куда смотрел я.

— Ваше слово — закон. Вы главный врач, — сказал я.

— Екатерина Ивановна обещала никому нас не отдавать — ни врачам, ни студентам. Это ее палата, а мы ее подопечные, — сказала одна из больных, по виду учительница.

Она бросила мне спасательный круг, и я был ей благодарен за это.

— Придется подумать, — сказал Чуднов. — Зайду к вам минут через пять. — И, обхватив меня за плечи своей полной теплой рукой, повел к двери.

В коридоре он спросил:

— Напугались?

— Не очень, но все же… лучше иметь дело с мужчинами.

— Вы не женаты?

— Нет, конечно. — Я хотел бы сказать ему, что женитьба вообще не для меня, потому что красивая девушка за меня не пойдет, а некрасивая мне самому не нужна.

Чуднов привел меня в первую палату. Я сразу воспрянул духом, увидев мужские лица, Мужские глаза: они не приводили меня в смущение. Показывая на меня рукой, Чуднов сказал больным:

— С сегодняшнего дня вас будет лечить Игорь Александрович.

Я был благодарен ему за то, что он обошелся без упоминания моей фамилии.

— Игорь Александрович будет работать под моим непосредственным руководством. Он сам будет назначать лечение и сам же будет выполнять некоторые процедуры. Надеюсь, все ясно, товарищи?

— Если под вашим чутким руководством, мы не возражаем.

— Пущай лечит, была бы польза.

— Надеюсь, все будет хорошо, — сказал в заключение Чуднов.

Мы вышли в коридор:

— На новенького больного — он у окна лежит — заполните историю болезни, а на других запишите только дневники. Что будет непонятно, спросите. Меня найдете в отделении или в кабинете главного врача, на первом этаже.

— Хорошо, Михаил Илларионович.

— Да! — спохватился Чуднов. — Все инъекции, вливания, клизмы и прочие процедуры старайтесь делать сами, если даже умеете. Повторение — мать учения. Особенно в нашем деле. Ведь не зря говорят, что врач не, имеет права ошибаться. Согласны?

— Как тут не согласиться! — ответил я.

— Итак, приступайте.

В ординаторской сестра Валя подала мне папку с историями болезней. Папка была потертая, с чернильными кляксами, а внизу была свежеприклеенная белая полоска бумаги с очень красивой надписью «Игорь Александрович Каша».

Валя стояла возле этажерки и, перебирая синие листки анализов, украдкой поглядывала в мою сторону.

— Вы? — Я поднял папку.

— Ага.

— Красиво пишете, — сказал я.

— Ничуть. — Она стояла ко мне боком, в профиль, и я видел, какая она тоненькая и красивая. Носик остренький, очень правильный. Тонкая талия… Нет, такая не для меня!

Сестра пошла к двери, высоко неся голову, и я вспомнил операционную и инъекцию пенициллина, которую она сделала Коршунову.

— Валя, скажите, пожалуйста, пенициллин Василию Петровичу во время операции вы вводили?

Она остановилась возле самой двери.

— Я. А что?

— Просто так.

— Просто так? — переспросила она.

— Мне хотелось знать. Я не видел, чтобы оперирующему хирургу делали инъекции, — сказал я.

— Значит, вы еще многого не видели. — Она скрылась за дверью.

В своей палате я сел к одной из тумбочек и развязал тесемки папки. Бегло просматривал истории болезней. Затем спрашивал у каждого больного о самочувствии, о жалобах. И все это записывал в дневник истории болезни. В палате был один сердечник, один язвенник, один больной с воспалением почек, один с пневмонией. Пятая история болезни была пуста: ни направления, ни диагноза, даже предположительного. Не иначе, тут сам Чуднов постарался, чтобы меня запутать. Лишь в паспортной части я прочел: «Белов Иван Иванович, 49 лет, слесарь, образование 4 класса». Я принес стул и сел возле больного. Красное полное лицо с закрытыми глазами, огромный живот, толстые руки. Ожирение — это было первое, что бросалось в глаза. Он лежал на спине неподвижно — это второе, что я заметил.