Человек без души - [5]

Пока невзрачный пегий конек, один из двух в хозяйстве Дальвига, неспешно передвигал копыта по кое-как замощенным улицам, юноша разглядывал дома и людей. Иногда – с любопытством, чаще – с отвращением. После кривобоких домишек отбросов городского общества, сложенных из гнилых бревен халуп с торчащими из стен прядями зеленого мха, с прокопченными окнами размером в пару ладоней, начались кварталы побогаче. Исчезли многочисленные оборванцы, шнырявшие, сидевшие, лежавшие на пыльных обочинах. Теперь по тротуарам, возникшим на месте пылевых залежей, шли ремесленники в грязных, но добротных рабочих одеждах, толстые домохозяйки в непременных голубых фартуках и хитроумно завязанных на головах розовых шарфах. Дети выглядели более сытыми и играли поодаль от улиц, в глубине дворов – в ножички, бабки или салки. Стены у здешних домов почти всегда были каменные и поднимались на высоту двух или трех этажей. К крышам тянулись деревянные лотки для отвода дождевой воды, а в тротуарах, у стен, были пробиты аккуратные сточные канавы. Нигде не было и следа помоев или какого-то мусора. То тут, то там у стен качались вывески с безыскусно намалеванными рисунками и корявыми буквами. Дальвиг, к своему счастью (увы, весьма сомнительная удача, учитывая остальные невзгоды), успел как следует научиться читать и считать к той поре, когда учить его оказалось некому. Он позволял себе снисходительно усмехнуться, видя надпись вроде «Любеснае угащение Старова Лисса» или «Нажи луччей заточьки». Миновать таверну или подвальный кабачок таким же манером не удавалось. С утра, отправившись в путь, Дальвиг выпил лишь стакан молока с куском вчерашней булки, и теперь зверски хотел есть. Увы, те жалкие несколько серебряных монет, которые он скопил чуть ли не за всю прошедшую жизнь, нужно было хранить до самого последнего момента. Кругом же как нарочно витали ароматы печенных на углях рыб, истекающих салом копченых окороков, румяных пирогов с самыми разнообразными начинками и свежего пива на меду. Хозяева заведений, словно сговорившись, выносили яства на улицу и для пущего эффекта нанимали специальных людей, которые громко и складно нахваливали еду и питье.

Дальвиг был рад миновать кварталы лавок и трактиров: как только они остались за спиной, он почувствовал, как боль в его голодном желудке ослабевает. Тем временем темные и простые стены тоже пропали, уступив место шикарным, утопающим в садах виллам, каждая из которых была не похожа на остальные. Из постриженных или запущенных зарослей поднимались высокие шпили, тонкие колонны с невесомыми на взгляд с улицы балконами, мрачные грубые башни с уродливыми горгульями под крышами… Решетчатые ограды, низкие заборчики и глухие каменные стены высотой в два человека сменяли друг друга. Узоры на воротах или пролетах ограждений изображали мифических и реальных зверей и чудовищ, абстрактные фантазии, Гербы владельцев. Иногда можно было встретить заезжавшие в ворота или же выбирающиеся наружу широкие повозки с мягкими диванными сиденьями, стойками для напитков посредине, слугами на закорках и подножках. Сидевшие внутри богачи озирали окрестности с отвлеченным выражением во взглядах, словно они находились в пустыне, а не в городе с большим количеством жителей.

Ах! Кто знает, если б жизнь не полетела кувырком, быть может, Дальвиг был бы одним из этих надутых снобов, не желающих ни с кем знаться. Сидел бы на мягкой подушке, потягивая терпкое вино с далекого юга, и размышлял о тяготах жизни богатого человека… Коли бы смог придумать хоть одну. Тонкие бескровные губы Дальвига тронула едва заметная усмешка, но тут же она страдальчески перекосилась. Он вспомнил, что где-то недалеко отсюда стоит родовой дом Беорн, выстроенный в виде кольца с крытым внутренним двором и фонтаном точно в центре. В крыше были проделаны большие окна, которые слуги раскрывали при хорошей погоде. Было так здорово повиснуть животом на высоком бортике фонтана и бросать маленькие камешки в юрких золотых рыбок! Это чуть ли не единственное воспоминание о прежней, такой далекой жизни сейчас причинило Дальвигу несказанную душевную боль. Он резко поднял голову вверх, словно пытаясь удержать слезы, крепче сжал и без того плотно сжатые губы, и приударил пятками бока неторопливого конька.

Дом, как и многое другое, принадлежал теперь Лорме. Лично этому ублюдку с толстым носом, широкими скулами и холодными зеленоватыми глазами. Дальвигу вдруг подумалось, что если вырвать эти глаза и бросить их в фонтан, они станут в воде незаметными. Однако это было несбыточной детской мечтой. Лорма тренирован в бою на мечах, он получил уже почти полный курс магии и, наверное, способен призвать на врага гнев Бога-Облака в виде вороха искр, возникающих прямо из воздуха и превращающих голову человека в закопченную головешку. Дальвиг же ни разу в жизни не держал в руках клинка больше, чем старый охотничий нож, и не представлял себе, как без помощи огнива и трута запалить костер.

Поэтому, шепча проклятия, он отвернулся в сторону и одернул капюшон своего грубого крестьянского плаща. Лучше смотреть на лужи в выбоинах дороги, чем страдать, разглядывая чьи-то хоромы. Слава Белым Облакам! Виллы кончились, улицы стали заметно уже. Снова появились многоэтажные дома, на сей раз сложенные из коричневых и красноватых камней. Узкие и высокие окна окантовывали ставни из выкрашенного в желтый цвет дерева. Иной раз попадались и разительно отличающиеся от остальных строения: то вдруг узкий и высокий, как поставленная на хвост стрела, особняк из симпатичных маленьких кирпичей, то приземистый дом, целиком выкрашенный в ровный и глубокий белый цвет. Человек в заляпанном краской наряде бродил вдоль его фасада, скобля и закрашивая пятна грязи и другие нанесенные временем дефекты. Одна из таверн состояла из большой платформы, вознесенной на высоту пяти-шести локтей. Снизу ее поддерживал целый лес тонких колонн, увитых плющом с нежными белыми цветами. Посетители проходили внутрь, раздвигая руками заросли и отмахиваясь от жужжащих тут и там флегматичных шмелей. Сверху доносились звуки трубы и скрипки, веселый смех на общем фоне голосов. Видно, даже днем заведение пользовалось популярностью среди местных бездельников. Дальвиг с сожалением повернул голову, разглядывая резную балюстраду на краю платформы.