Человечество открывает себя - [4]

Гомеровские герои еще хранят клеймо родового общества, хотя живут они в условиях, когда классы уже есть.

Какие причины побуждают их к героическим поступкам или преступлениям? По сообщению Гомера и согласно «передаваемым» им словам самих героев, просто-напросто воля богов приказывает Ахиллу идти к Трое, велит Одиссею долгие годы стремиться к Итаке. Но у них есть все-таки определенная свобода выбора. Ахиллу предоставлено, пусть богами, выбирать между жизнью долгой и мирной, но безвестной, и жизнью краткой, но яркой, увенчанной вечной славой. А в греческих трагедиях V века до нашей эры важнейшей становится уже тема борьбы человека с Судьбой, выступая против которой человек перестает быть игрушкой в руках бессмертных олимпийцев и осознает себя личностью.

Борьба человеческой личности с роком становится с тех пор одной из вечных тем литературы. Казалось бы, утверждение христианства в значительной части мира должно было «закрыть» эту тему, потому что христианский бог «по идее» благостен и справедлив, а то, что «пути его неисповедимы» и «божье представление» о справедливости так явно отличается от человеческого, не отменяет зависимости абсолютно всех событий от бога, без воли которого «волос с головы не упадет». Но жизнь была сильнее порожденной ею религии, и всякая развитая личность не могла не осознавать свою жизнь как борьбу.

И эпоха Возрождения, в Европе внешне оставаясь верной христианской идеологии, а на Ближнем и Среднем Востоке — мусульманской, по существу, восстает против нее, причем этот мятеж разума находит одно из ярчайших своих проявлений в новом типе личности.

Феодальное общество было в некоторых отношениях организовано более жестко, чем античное. При феодализме у каждого человека от самого его рождения было строго закрепленное за ним место в сословной иерархии: он был крестьянин или ремесленник, купец или «рядовой» рыцарь, барон, граф, герцог. И каждый человек расценивался прежде всего по тому, насколько он соответствовал некоему идеалу своего сословия, по тому, насколько «хорошим» рыцарем или крепостным он был. Житейская мораль судила его с этой точки зрения, богословы же искали в человеке «вообще» нечто божественное… Человеческое в человеке отошло в целом на задний план, нуждалось в новом открытии. Чтобы это открытие могло быть сделано, должно было измениться общество. Разбогатевшие купцы и цеховые ремесленники получили — сперва в Италии — власть и силу. Прежнее приниженное и строго фиксированное положение в обществе их не устраивало, и они вместе с обуржуазившейся частью аристократии начали борьбу за слом слишком жестких социальных перегородок.

Эпоха Возрождения блещет многогранными талантами. Для нас Леонардо да Винчи и Альбрехт Дюрер не только имена конкретных исторических деятелей, но и символ многогранности человеческой личности. В бурях острой политической борьбы, в гуще множества практических дел вырабатываются характеры замечательной цельности.

Одни и те же люди возглавляют армию, сочиняют стихи, пишут картины и математические сочинения. Правители и полководцы чувствуют величайшее почтение к философам и часто способны даже разговаривать с ними на равных. Вот в XV веке предводитель наемной армии Сиджизмондо Малатеста ведет свое войско на Флоренцию. В панике флорентийцы высылают к нему для переговоров философа-гуманиста. После долгой беседы о новых ученых рукописях полководец поворачивает свою армию — характернейший эпизод для того времени, несмотря на то что он, по-видимому, остался единственным в своем роде, но ведь другие эпохи не могут похвастаться и одним таким случаем.

Лозунг итальянского Возрождения — человек может возвыситься до существа небесного. Каждый человек, если он того пожелает! Словом, человек может все, и это зависит не от рода-племени, а от одаренности, образования, трудолюбия. Был открыт в новом качестве труд — труд как благо, возвышающее человека, а не как следствие проклятия, наложенного богом на согрешившего Адама.

Аристотель полагал, что, восхищаясь ваятелем Фидием, достойному гражданину не следует идти по его стопам, — даже работа художника и скульптора казалась античности унизительной. Исключением в этом отношении считался лишь литературный труд — писателя, философа, историка.

Возрождение же объявляет благороднейшим и почетнейшим всякий труд, связанный с талантом. Художники и поэты стоят в общественном сознании чуть ли не выше пап и королей и ведут себя с ними — и не только с ними — порой до крайности высокомерно. Микеланджело, говоря с папой, и не думает снимать с головы войлочную шляпу; император Карл V подает Тициану оброненную тем кисть, и художник принимает это как должное.

Собственное «я» человека поднято на самый высокий уровень, но не всякого человека, а образованного, мыслящего, ученого. Тот, кто лишен литературного изящества, для гуманистов недостаточно человечен, а кто не философ, тот и вовсе не человек. Но сколько людей из общества XIV–XVI веков, сколько реальных представителей общества эпохи Возрождения подходило под те сверхвысокие критерии человека, которые провозгласили гуманисты? Колоссального развития личность достигала только среди весьма немногочисленной философско-художественной элиты.