Человеческое познание его сферы и границы - [37]

«Наполеон был на Эльбе в течение некоторой части 1814 года» и для связанных с ним предложений? Возможно, что когда мы ответим на этот вопрос, мы сможем определить «имена». В дальнейшем обсуждении я исхожу из того, что такие историко-географические утверждения не являются аналитическими; это значит, что хотя они фактически и истинны, однако нет никакой логической невозможности в том, чтобы они были ложными.

Обратимся снова к теории, согласно которой, как говорит Карнап, «Наполеон» определяется как некоторая пространственно-временная область. Мы доказываем, что в этом случае предложение: «Наполеон был некоторое время на Эльбе» является аналитическим. На это могут сказать: да, но для того, чтобы найти предложение, которое было бы не аналитическим, нужно исследовать, почему мы даем имя тому пространственно-временному отрезку, которым был Наполеон. Мы делаем это потому, что он имел определенные и особые признаки. Он был определенным лицом и, когда стал взрослым, носил треугольную шляпу. Тогда мы скажем: «Этот отрезок пространства-времени есть некое лицо, и в его более позднем отрезке он носил треугольную шляпу; а этот отрезок пространства-времени есть маленький остров; и то и это имеют нечто общее». Мы имеем здесь три утверждения, первые два — эмпирические и третье аналитическое. Против этого, кажется, нельзя возразить. Остается проблема определения координат и проблема определения таких терминов, как «лицо» и «остров». Ясно, что термины «лицо» и «остров» могут быть определены в терминах качеств и отношений; это общие термины и (можно сказать) не такие, которые ведут к собственным именам. Определение координат требует определения начала координат и осей. Мы можем, для простоты, игнорировать оси и сосредоточиться на начале координат. Но можно ли его определить?

Допустим, например, что вы занимаетесь теорией планет не только в теоретическом направлении, но с целью проверки ваших вычислений наблюдением. Ваше начало координат в этом случае должно быть определено с помощью чего-либо наблюдаемого. Вещи, которые мы можем наблюдать, являются, вообще говоря, качествами и пространственно-временными отношениями. Мы можем сказать: «Я возьму центр Солнца за начало координат». Центр Солнца наблюдать нельзя, но Солнце (в известном смысле) можно. Эмпирическим фактом является то, что я часто переживаю состояние, которое я называю словами: «Вижу Солнце», и что я могу наблюдать, что другие люди переживают подобные же состояния. «Солнце» есть термин, который может быть определен через качества: круглое, горячее, светлое, такой-то видимой величины и так далее В моем опыте имеется только один объект, обладающий этими качествами, помимо того, что он долговечен. Я могу дать ему собственное имя «Солнце» и сказать: «Я беру солнце как мое начало координат». Но как только я определил Солнце через его качества, оно уже не является больше частью моего минимального словаря. Из этого, по-видимому, следует, что, в то время как слова, обозначающие качества и пространственно-временные отношения, могут образовать часть моего минимального словаря, слова, обозначающие физические пространственно-временные области, не могут сделать этого. Этот факт служит доказательством, что физическое пространственно-временное положение является относительным, а не абсолютным.

Если это так, то встает вопрос, нужны ли имена для качеств и пространственно-временных отношений. Возьмем, например, цвета. Можно сказать, что их можно обозначать с помощью длины волн. Это ведет к утверждению Карнапа, что в физике нет ничего, чего не мог бы познать слепой. Что касается теоретической физики, то это, конечно, правильно. До известной степени это правильно также и в отношении эмпирической физики. Мы видим, что небо — голубое, что же касается слепых, то они могли бы поставить эксперименты, показывающие, что с неба идут волны определенной длины, а это и есть как раз то, что обычный физик, в качестве именно физика, стремится установить. Физик вовсе не стремится, а слепой не в состоянии утверждать истинность предложения:

«Когда свет определенной частоты попадает в нормальный глаз, он вызывает ощущение голубого цвета». Это утверждение не является тавтологией; оно было открытием, сделанным много тысяч лет после того, как слова, обозначающие «голубое», были уже во всеобщем употреблении.

Вопрос, может ли быть определено слово «голубой», не так прост. Мы могли бы сказать: «голубой» есть название цветового ощущения, вызываемого светом такой-то частоты. Или могли бы сказать: «голубой» есть название тех оттенков цвета, которые в спектре находятся между фиолетовым и зеленым цветами. Каждое из этих определений может помочь нам воспроизвести для себя ощущение голубого цвета. Но если бы это произошло, нам пришлось бы сказать: вот это — голубой цвет. Это было бы открытием, которое может быть сделано только в результате действительного восприятия голубого цвета. И в этом утверждении, по-моему, слово это есть в известном смысле собственное имя, хотя и того особого вида, который я называю «эгоцентрическим».